Федор за плечи отвернул Катю от ветра и повел за собой, прикрывая широкой спиной.

Она молчала, и это тяготило Федора, поэтому он говорил первое, что приходило в голову, хотя болтовня была ему совершенна несвойственна.

— Таких морозов не было всю зиму… Даже не верится, что через неделю весна… Правда?

Он оглянулся, и Катя безучастно кивнула.

— Но говорят, что чем холоднее конец зимы, тем жарче будет лето… Значит, скоро потеплеет… Знаешь, самая темная ночь бывает перед рассветом…

Катя подняла голову и посмотрела в небо. От сияния фонарей на площади его чернота казалась еще более густой…

Нет, Федор ошибается… Он не знает, что рассвет теперь никогда не наступит…

— Вот здесь я живу… Довольно скромно… но мне ведь немного надо одному, — словно оправдываясь перед Катей, сказал Федор, пропуская се в комнату.

Она была не просто скромной, а скорее, аскетичной: гладкие белые стены, серый диван-кровать, серый палас на полу, люстра с прозрачными стеклянными плафонами да черный письменный стол, заваленный бумагами и книгами. Остальное пространство в комнате занимали высящиеся до потолка книжные стеллажи.

Половина из них была занята действительно книгами, а на половине расположились в стеклянных ящичках диковинные кристаллические сплетения. Свет люстры преломлялся на их гранях и отражался, точно тысяча крошечных солнц.

Некоторые из кристаллов почетно покоились на черных листах бархатной бумаги, от этого соседства их чистота и четкость линий становились еще более очевидными.

Катя скользнула по ним взглядом, и Федор тут же подвел ее к своей коллекции, стараясь вызвать интерес хоть к чему-нибудь…

— Смотри, вот этот красавец — просто чудо. В нем триста семнадцать граней. И без огранки, заметь. От природы…

— Да, — скучно ответила Катя и зевнула. — Я видела много кристаллов… В твоей лаборатории…

— Но таких ты не видела.

— А разве они другие?

— Конечно! Те выращены искусственно, для опытов, а эти настоящие. Вот этот алмаз чистейшей воды… Если бы не крохотная трещинка, из него мог бы выйти самый крупный бриллиант в мире…

— Но ведь не вышел… — Катя была совершенно равнодушна к блеску драгоценных камней. — Трещинка все испортила… Так что толку думать о том, что могло бы быть?

Она отошла от стеллажей и села на диван.

— Ты есть хочешь? — спросил Федор.

— Нет.

— Может, чаю горячего?

— Спасибо…

— Спасибо да или спасибо нет? — с улыбкой уточнил он.

— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Мне все равно, — и опять зевнула.

— Тебе надо лечь, — спохватился Федор. — Сейчас я постелю…

Он достал из шкафа чистые простыни, принялся менять пододеяльник и наволочку.

Катя встала и отошла к окну, чтоб не мешать. Прислонилась лбом к стеклу.

Небо стало светлее… похоже, что утро все же настанет…

И от этого почему-то стало обидно…

С ней такое стряслось, что мир должен был бы содрогнуться и перестать существовать… Ан нет. Земля по-прежнему вертится, и солнце готовится встать на востоке, и под толстой снежной пеленой, в глубине промороженной почвы, готовятся ко всходам семена…

Почему ничего не изменилось?!

— Все готово, — сказал Федор. — Ложись. Ты можешь раздеться, я посижу на кухне.

Он помог ей снять пальто, отнес его в прихожую и плотно прикрыл за собой дверь кухни.

Катя легла ничком поверх одеяла и прикрыла глаза. Она даже не поинтересовалась, где будет спать Федор. Он ведь тоже полночи провел в беготне по ее милости, а просить у соседей раскладушку в пять утра не совсем прилично. Пожалуй, вместо раскладушки можно и по шее получить…

А Федор уснул прямо сидя на стуле, не успев притронуться к свежезаваренному крепкому чаю. Тот так и остывал в высоком бокале на столе рядом с его головой…

* * *

«Весь мир стал хрустальным, прозрачным… И острые грани царапают кожу, а я пытаюсь протиснуться между ними, найти выход… Но все вокруг дробится на мелкие грани и повторяется бессчетное количество раз, и невозможно понять, где настоящее, а где отражение…

Мне страшно. Я вижу себя… И еще раз себя… и еще… Много-много маленьких Катек Криницыных… Они похожи как две капли воды, но в то же время чем-то неуловимо отличаются…

Одна идет вправо, а другая влево… Одна наклоняется вниз, а другая смотрит вверх… А я стою неподвижно. Я понимаю, что они живут своей, отдельной от меня жизнью.

Одни из Катек исчезают, коснувшись граней кристаллического мира, словно проходят сквозь стены в иные измерения, другие появляются ниоткуда, прямо из хрустальных призм…

Пространство моего мира не хаотичное, оно подчинено каким-то непонятным мне, строго упорядоченным законам. Если в одном месте убыло — в другом прибыло.

Призмы с острыми гранями чередуются с пугающей закономерностью. Одна светлая, другая темная… словно шахматная доска…

Странно, я никогда раньше не видела черного хрусталя… И только сейчас заметила, что мой хрустальный граненый мир отнюдь не так прозрачен, как мне сначала показалось…

Напротив, черных граней становится все больше… пространство сужается… стены точно сдвигаются, приближаясь ко мне…

Все мои маленькие двойники куда-то исчезли, словно испугались. Так люди спешат покинуть улицу, завидев тяжелую грозовую тучу…

Я совсем одна в этом черном мире… В крошечном мирке размером с небольшой чуланчик… Такой есть у нас дома, в Рыбинске, в нем мама хранит на зиму варенья и соленья…

Господи, о чем это я?! Нет на свете никакого Рыбинска. И Москвы нет. Ничего нет… Только я и сужающиеся вокруг меня угольно-черные стены…

Черная шахта уходит глубоко вниз, словно бездонная труба. И я лечу по этой трубе, и сердце замирает в груди, а потом лопается с оглушительным хлопком, точно взорвалась петарда…»

— Катя, Катюша, проснись, ты кричала…

Она открыла глаза, и свет лампы ослепил ее на мгновение.

Пугающая чернота кончилась разом, словно провалилась в тартарары, и мир снова засверкал дробящимися искрами света…

Свет… Какая это радость! Какой яркий вокруг мир, он замер в ожидании счастья…

А счастье заключается только в одном — ее позвал знакомый мужской голос, и она просыпается с улыбкой, распахивает глаза ему навстречу, тянет руки…

— Димочка… Я видела такой страшный сон… Обними меня…

Он склонился над ней, осторожно провел ладонью по ее волосам…

Его лицо близко-близко… Но это не Дима. Это Федор…

Руки опустились и упали на постель. Катя отвернулась и опять закрыла глаза.