Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она прижималась к Димке, и душу ее терзало раскаяние…
— Ты мой любимый, — шептала Катя, наматывая на палец прядку его темных вьющихся волос. — Ты мой единственный… Я люблю только тебя… Ты знаешь это? Знаешь?
— Естественно, — покровительственно ответил Димка.
— А ты любишь меня?
— Спрашиваешь! — хмыкнул он и прижал ее к себе. — Теперь я вижу, как тебя эти богоискатели допекли! Ты от их нытья еще не одурела?
— Немного… — пожала плечами Катя.
— Изголодалась… — довольно шепнул он. — Ты сегодня какая-то другая, словно с цепи сорвалась.
— Тебе не нравится? — испугалась Катя.
— Наоборот, — заверил он. — Я балдею. — Он поцеловал Катю, а потом включил ночник. — Принеси гитару. Я сейчас тебе новую песню спою.
— Димка! Ты у меня гений! — восторженно сказала Катя.
Она накинула халатик и осторожно приоткрыла дверь.
Агриппина спала чутко, а Кате предстояло пробежать по коридору мимо ее комнаты к Димкиной, чтобы взять гитару.
— Черт те что! — фыркнул Димка, заметив ее манипуляции. — Чего мы боимся эту старуху? Какое ей дело? Или тебе тоже нельзя? Они и тебя уже сагитировали?
— Тише… — попросила Катя и на цыпочках метнулась к Димкиной комнате.
Старый паркет в коридоре предательски заскрипел. И тут же приоткрылась дверь Агриппины.
Старуха возникла в дверном проеме, словно белое привидение. Она посмотрела на замершую Катю, на выглядывающего из ее спальни Димку и укоризненно сказала:
— В чистоте держите мысли и тело. Отриньте земное, оборвите связи. Любить надо только Деву небесную… — Она зевнула и перекрестила рот. — А ты, Посредница, Сестра светлая, лучше бы молилась за душу его непутевую, — обратилась она к Кате с укором. — Не спасет его, грешника, Заступница в судный час. Ну да сам виноват. — И удалилась спать.
А Димка с Катей переглянулись и расхохотались.
Она принесла гитару, и Димка, не приглушая голос, назло Агриппине, запел:
Можно падать и тонуть на берегу,
Можно больно ударяться на бегу,
И в пустых словах метаться, как в сети,
Чтобы просто помолчать в конце пути…
Катя вдруг обвила руками его шею и крепко прижалась, мешая играть. Димка отложил гитару и тоже обнял ее.
— Что, соскучилась?
— Димочка… — всхлипнула она. — Ты у меня самый лучший, самый дорогой… Ты мне веришь?
— Конечно.
— У меня никого нет дороже…
— Я знаю.
— Я просто запуталась в этих пустых словах… Как ты это понял? Надо помолчать и подумать…
— Ты просто устала. — Он ласково погладил Катю по вздрагивающей спине. — Они на тебя много работы навалили?
— Нет… не очень… — уклончиво отозвалась Катя. — Зато мы стали жить нормально… Кстати, ты нашел репетитора?
— И самого лучшего! — с гордостью ответил Димка, называя фамилию известного народного артиста. — За такие деньги хоть сам Господь Бог согласится со мной репетировать… — Он поцеловал Катю в щеку. — Труженица моя… Добытчица…
Катя прижималась к нему, а перед закрытыми глазами прокручивались недавние сцены ее оргий с братом Кириллом.
— Я хочу быть только с тобой, Димочка… Мне нужен только ты…
— И ты мне нужна, — безмятежно отозвался он.
— Ты прости меня за все… Любимый, единственный, прости…
— За что? — удивился он. — Ты чего это ревешь, Катюха?
Сердце Катино разрывалось от жалости к себе, несчастной, и от бесконечной любви к Диме.
Нельзя так любить, на надрыве, словно у последней черты… Это чувство сумасшедшее, всепоглощающее… Это святое чувство… А она разменивает золотой на пригоршню пятаков.
Неверная! Презренная! Слабая! Жалкая! Подлая!
Она предает в чужой спальне их чистую любовь. Ведь их чувство зрело годами, ведь она верно ждала его из армии и потом ни разу не изменила даже в помыслах…
Почему же все так переменилось с появлением Кирилла?
Нет, Катя до сих пор и в мыслях не допускает того, что может принадлежать не Димке, а кому-то другому…
А на самом деле — принадлежит.
Как разобраться в этом? Как разорвать порочный круг? Как исправить эту непоправимую ошибку?
Вот если бы можно было вырвать из жизни страничку, словно из тетрадки, и переписать испорченное заново, набело, по-другому…
Как хорошо, что Димка не понимает, отчего она разревелась, почему так крепко держит его, словно боится отпустить, а отпустив — потерять…
…Агриппина с утра напекла к их пробуждению пышную стопку блинов. Пропитанные маслом и смазанные медом, они сами проскальзывали в рот.
Димка предпочитал не медок, а нежные кусочки малосольной семги, которые он заворачивал в горячий блин, облизывая масленые пальцы.
Старуха наблюдала за ними молча, поджав губы, стоя в углу кухни, словно изваяние.
— А у него давеча гости были, — наябедничала она Кате, с неодобрением кивнув на Диму. — Водку пили, на гитаре играли, и девки с ними приходили.
— Вот как? — удивилась Катя и посмотрела на Димку. — А почему ты мне не сказал? Кто это был?
Он смутился и даже покраснел от досады:
— Ты все равно не знаешь. Эта дура болтает невесть что! Можно подумать, что я здесь оргии устраиваю! С ней устроишь!
Катю почему-то неприятно кольнуло то, что у Димки появились друзья-приятели, но она тут же пристыдила себя: «Хочешь, чтоб он сидел один в четырех стенах и скучал по тебе? Чтоб только занимался, как какой-то ботаник? А ты в это время… с Кириллом…»
— Разве я против? — спросила она. — Что ты оправдываешься? Мне просто интересно, кто твои знакомые. Это с курсов? Они на актерский готовятся или на режиссерский?
— Они свободные художники, — отозвался Дима.
— От чего свободные?
— От всего! От условностей! — непонятно почему завелся он. — Ты не представляешь, насколько мы ограниченны в понимании многих вещей! Просто стыдно!
— Еще б не стыдно! — встряла Агриппина. — Один в ванной наблевал, а второй на кухне сразу с двумя… Тьфу! Содом! — в сердцах сплюнула она. — И девки голыми на столе плясали. А меня загоняли: то то подай, то это прибери, как служанку какую…
— А кто же ты, если не служанка? — фыркнул Димка.
— Послушница, — гордо отозвалась Агриппина.
— Ну вот и слушайся. Неси свой крест смиренно. Так ведь в Писании сказано? — прищурился Дима. — А ты ропщешь. Да еще ябедничаешь.