По тротуару размеренным шагом двигались друг за другом обритые наголо мужчины разного возраста в оранжевых накидках. «Просто сборная Голландии», – подумал Гриша, вспомнив, что голландцы всегда играют в оранжевых футболках. Хорошие игроки в футбол живут в Голландии. Эти люди не были футболистами. Это были буддийские монахи. К одному из них подошел человек в обычной одежде и поднес ему с поклоном тарелку с рисом и еще чем-то, какие-то листья, овощи. Кажется, сбоку лежало и несколько ассигнаций, но Гриша не мог рассмотреть подробнее. Мужчина пал ниц после того, как монах, совсем юный парень с темным лицом и светло-серой головой, взял тарелку из рук преподнесшего и тот буквально распростерся перед ним. Остальные монахи продолжали свой путь. Другим монахам тоже подносили тарелки с едой местные мужчины с тем же пиететом и поклонением, что и первому из них. Выглядело для всех прохожих все это обыденно и привычно. «Таиланд может удивить и смутить любого».

– Что это? – как завороженный этим зрелищем, спросил Кафкан.

– Народ в Сиаме кормит тех, кто молится за него, ценит этих людей, – отозвался сын.

Ярко накрашенная коротко стриженая блондинка слезла с лихо припарковавшегося мотороллера и прошла по окаменевшему после дождя и высохшему мгновенно грунту, обогнув не шевельнувшуюся собаку, в большой магазин неподалеку. Тайские девушки-продавщицы из фруктового магазина на другой стороне дороги посмотрели на даму без одобрения и без зависти. Пожилая молодящаяся англичанка, немка, француженка, израильтянка или, возможно, даже датчанка, пенсионерка Министерства просвещения, их не удивляла. Они и не таких видали здесь. Дама была очень смело одета, как и большинство женщин здесь, держалась уверенно и независимо, шла по узкому тротуару, как по подиуму в итальянском Милане, являющемуся центром мировой женской и даже мужской моды. Ну, там, где молодые люди с трехдневной щетиной на худых латинских щеках, с таинственными манящими взглядами маслинных глаз, в элегантных приталенных костюмах с сиреневыми платками в кармашке пиджака и неприлично узких брюках нагло движутся к известной цели, а худые дщери с выпирающими ключицами, в развевающихся широких прозрачных платьях с цветами по подолу, наступая на подиум ногами в тяжелой обуви, идут в неизвестном направлении одна за другой, как потерявшие нужный азимут давно не стриженные овечки с очень красивыми волчьими челюстями.

Соломон, можно сказать и так, с присущим ему фанатизмом учил маленького Гришу уму-разуму. Молиться учил, внушал ему фундаменты жизни, упрямству учил, ивриту учил, наняв бывшего каторжника, только что освобожденного из лагеря где-то в северном Казахстане или из области поблизости. Это был одутловатый медлительный человек в лоснящемся синем костюме, очень испуганный какой-то и пугавший Гришу до заикания. Но иврит он знал хорошо. Мать его кормила настойчиво всем, что умела приготовить, а она умела. Ел учитель быстро и жадно, смотреть было неприятно, и Гриша не смотрел на это. Соломон называл пятилетних детей гулящих соседок на вы, чем приводил всех созерцателей в восторг. К Соломону вообще относились хорошо, насколько хорошо можно относиться к еврею верующему, непонятному и осторожному. Ему помнили, что он всю блокаду был в армии под Ленинградом, не делал никому ничего плохого, верил во Всевышнего. Выжившие после голода старухи его просто ценили. «Соломка Кафкан – правильный человек», – такую фразу Гриша слышал сам из уст старухи на лавочке у их парадной.

Дочь соседки Фира выпросила у мамы Гришу, которому было пять лет, чтобы сходить с ним в кино на кинофильм «Парень из нашего города». Они проехали одну остановку на троллейбусе и дошли в темноте по снежку до Дворца культуры Горького. Там был кинотеатр со входом сбоку. На тумбе была афиша с широким лицом артиста Крючкова и лицом красивой актрисы Смирновой. Они понравились Грише. Фира купила билеты, и они стали в очередь, чтобы пройти к билетерам и дальше в зал. Две тетки-билетерши, замотанные по диагонали в шерстяные платки от холода и радикулита, их в зал не пустили. «Детям нельзя», – сказала одна их них сурово и быстро. «Как? Почему?!» – Фира не могла поверить. «Нельзя, вечер уже, там целуются, и вообще, нечего там делать… хм-хм… дите берегите, психика уязвима у них, отойдите, мешаете людям проходить». Ничего не помогало.

Комсомолка Фира, кудрявая девушка с характерной внешностью лет девятнадцати-двадцати, пыталась билетерш переубедить, но безжалостные тетки были непреклонны. Гриша, поняв, что в кино не попадет и скоро вернется домой, горько и безутешно заплакал. Успокоить его было невозможно. «Тише, Гришенька, тише», – просила его Фира. На эту странную пару, мальчика и Фиру, возмущенную красавицу, комсомолку и студентку, оглядывались с любопытством. «Надо же, эти тоже в кино ходят, ты посмотри», – говорили их взгляды. Никто ничего не произносил, все было понятно без слов. 1952 год на дворе. Зима. Новый год через неделю, елки украшены. Космополиты кругом, с ними борются, их уничтожают, намереваются выселить и отправить в Сибирь. Усатый бес дядя Джо, как его называл британский начальник Черчилль, когда они еще тесно общались и с удовольствием выпивали армянский коньяк, задумал в Москве большие дела, покуривая свою трубку за письменным столом, думая и надеясь, что у него еще есть время для этих неотложных дел.

Они вернулись домой от Нарвских ворот пешком, благо, что одна остановка. Шел снег, было не так холодно, и Гриша успокоился. Набрал в ладонь снежка и протер лицо. Фира, кажется, тоже пришла в себя, простилась с мамой Гриши и с Гришей – и быстро ушла домой или еще куда. Все это проехали быстро. И хотя было очень грустно, как-то прошло. Только вот не забылось. Мама Соня ничего не спрашивала его, что было и как. У нее была развита интуиция, которой было очень много, больше, чем других важных чувств.

Фильм «Парень из нашего города» Гриша посмотрел уже взрослым юношей. Он не был в восторге от него, вкусы его изменились с тех давних пор, но ему понравилось содержание черно-белой ленты, лица героев, песня «Жди меня», которую написали Блантер и Симонов, да и весь этот флер наивной и суровой советской заповедной империи, находящейся в постоянном ожидании праздника. Но все равно больше всего ему нравился тогда в те годы итальянский кинофильм «Блоу ап». И сейчас он тоже ему нравился, не устарел и сегодня, через 65 лет почти. Гриша не сравнивал никогда ничего ни с чем. «Что есть, то и есть, и этого не изменить», – говорила его пугливая мать, властный добрый недалекий мыслитель, рожденная в городке Шацк, что в Волынской области. Гриша начал почему-то часто и много ее цитировать