Миссури на десять лет. Единственным смягчением приговора было то, что три десятилетних срока могли отбываться параллельно.

Стало казаться, что первая еврейка в Социальном реестре, которая, возможно, была и первой коммунисткой в Социальном реестре, может стать и одной из первых списочниц Социального реестра, попавших в тюрьму.

В своей 89-страничной апелляции по делу Роуз Стоукс ее адвокаты были обстоятельны, хладнокровны, иногда остроумны и всегда недоверчивы по поводу того, как проходил ее судебный процесс. Г-да Стедман и Салливан заявили в общей сложности о 137 ошибках, которые они и описали. Адвокаты возражали против приобщения к делу не связанных между собой показаний о второй миссурийской речи Роуз в Неошо; против приобщения к делу показаний Перселла и Диллингема, двух офицеров, производивших арест; против показаний газетного репортера П. С. Ди; против вопроса, заданного миссис Гебхардт, о том, «одобряет» ли подсудимая происходящее в России, и против многих других тонкостей права. Но, в основном, возражения адвокатов сводились к тому, что процесс далеко отошел от «преступления», в котором обвинялась Роуз, — написания письма редактору и публикации его письма, а также к чрезвычайно предвзятому указанию судьи присяжным — «апелляция к страстям и предрассудкам присяжных... не имеющая отношения ни к одному из доказательств по делу и убедительная в целом, чтобы повлиять на присяжных с целью вынесения ими вердикта о виновности».

«Судья полностью упустил из виду суть дела, — писал адвокат, — что преступление, инкриминируемое подсудимой, — это воздействие ее одного сообщения на другие умы, результатом которого стало препятствие войне в виде поведения других людей». Другими словами, утверждали адвокаты, если бы обвинение смогло доказать, что хоть один солдат проявил неповиновение или хоть один матрос поднял мятеж в результате небольшого письма Роуз, из этого могло бы возникнуть дело. Но вместо этого все одиннадцать свидетелей были допрошены на предмет того, что она не могла сказать в своей лекции — «попытка доказать одно предполагаемое преступление с помощью другого».

Снова и снова возвращаясь к письму, адвокаты указывали, что Роуз говорила лишь о том, что она против правительства. Под этим, по их мнению, она подразумевала, что выступает против администрации Вильсона, «в том же смысле, в каком каждый человек, голосовавший за кандидатов от оппозиции в ноябре прошлого года, выступал против правительства». Голосовать за оппозиционного кандидата или не одобрять действия администрации — не преступление. «На самом деле, — писали адвокаты, — мы выступаем против правительства... выполняя свои профессиональные обязательства перед миссис Стоукс», принимая ее дело, в котором правительство было ее противником. «Только высокий темперамент и страсть военного духа могут объяснить написание этого обвинительного заключения».

«Наконец, — добавили адвокаты, — что касается письма и его понимания, то какое влияние, при любом прочтении, могут оказать эти незначительные фразы, чтобы извратить общую философию и патриотизм любого читателя? Миссис Стоукс не за правительство, она в оппозиции. Это не настолько поразительное открытие, чтобы нарушить душевное равновесие читателя... Не было ни малейших доказательств того, что это письмо и его распространение помешали службе вербовки. Не было никаких доказательств... что ее письмо в каком-либо отношении препятствовало успеху наших вооруженных сил и помогало вооруженным силам противника».

И какое дело, хотели знать ее адвокаты, судье было приводить этот гипотетический анализ того, что произойдет, если русский большевизм будет завезен в Америку? «Почему вообще этот материал включен в обвинение?.. В письме, которое лежит в основе обвинительного заключения, ничего не было сказано о русских». Адвокаты назвали это «шокирующим примером судебной некорректности» и спросили: «В соответствии с какой доктриной судебного уведомления, судья предоставляет присяжным преимущество своей убежденности в отношении российских событий? Это... было не просто апелляцией к страстям присяжных. Оно лишило процесс характера благопристойного уголовного правосудия в соответствии с гением и либеральностью англосаксонской юриспруденции».

Россия не имела никакого отношения к ее письму. Как и лояльность колоний Великобритании или других союзников. В ходе процесса, который адвокаты назвали «блуждающим», судья дал массу показаний по посторонним вопросам, таким как отношение Роуз «к войне, Красному Кресту, русской революции, Вудро Вильсону, патриотизму и интернационализму, вязанию носков для солдат и прочему».

В конце своей записки адвокаты Роуз довольно деликатно затронули вопрос о ее праве на свободу слова, гарантированную Первой поправкой к Конституции. Это был непростой момент, поскольку ряд видных американских юристов и мыслителей уже заняли позицию, согласно которой некоторые пункты Закона о шпионаже можно трактовать как ограничение свободы слова, а сам закон — как неконституционный. Вероятно, адвокаты Роуз решили обойти этот последний вопрос стороной, однако они отметили, что судья первой инстанции заявил, что «в этой стране индивидуализм должен быть отброшен на время». Адвокаты ответили: «Если под «индивидуализмом» судья подразумевает совокупность наших индивидуальных свобод, то он отменяет Конституцию в качестве военной меры, а это выходит за рамки любого акта Конгресса. Мы считаем, что важнейшей функцией судебной власти является выполнение противоположной роли — ревностно удерживать Конгресс в рамках иммунитетов и свобод, сохраняемых для индивида, как в войне, так и в мире, гарантиями Конституции».

Труды господ Стедмана и Салливана в конце концов увенчались успехом. Обвинительный приговор Роуз Стоукс был отменен Восьмым окружным апелляционным судом США по Западному округу штата Миссури, а правительство прекратило это дело. Тем не менее, ущерб был нанесен немалый. Общественный резонанс, вызванный судебным процессом, закрепил за Роуз клеймо предательницы или шпионки, причастной к шпионажу, мятежу, неамериканской и непатриотичной деятельности, против войны, против призыва в армию, за большевистскую форму правления, за аналогичную революцию в Америке. Ее лекторская карьера, за которую она получала солидные гонорары, была закончена. Ее имя стало нарицательным.

Джеймс Грэм Фелпс Стоукс на протяжении всего судебного процесса был образцом стоического, жесткого, благородного, пусть и незавидного, отношения к делу. Он получил отпуск, чтобы быть рядом с женой, и каждый день появлялся рядом с ней — красивый, в капитанской форме, ходячая реклама патриотического долга, — и, конечно, оплачивал немалые судебные счета, связанные с защитой его жены. Но судебный процесс был не только эмоциональной, но и финансовой нагрузкой, и это проявилось в новых морщинах усталости на его красивом лице, а также в том, что он резко отвечал на вопросы репортеров: «Без комментариев». После того как апелляция была выиграна, оба Стоукса сделали все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания и уйти в частную жизнь. Но близкие друзья и члены семьи подозревали, что судебное разбирательство стало последним испытанием терпения Грэма Стоукса по отношению к его неуемной еврейской жене, что испытание было провалено, и