Марина вдруг поняла, что ступня девушки попадает на самый край площадки, что она не удержится, упадет. И поздно что-то менять, переделывать. Остается только закрыть глаза и заорать от ужаса.

Она заставила себя смотреть.

Правая ступня Ванессы стала надежно и крепко. И тут же к ней присоединилась левая.

– Влево на одиннадцать тридцать большой шаг! – не давая передышки, скомандовал Шершунов. Да и какая передышка на сковороде?

Леппе досталась самая простая команда:

– Стой, подними руки вверх! Хватайся за меня!

Он присел, рывком выдернул на стену добравшуюся до последнего столба девушку, подхватил на руки. Понес к лестнице. Следом потянулись и остальные. Обряд закончился.

У подножия лестницы Леппе остановился. Видимо, Ванесса все же обожгла ноги, потому он продолжал держать ее на руках. И каждый, спустившись со стены, останавливался возле них на несколько секунд. Ванесса улыбалась, гладила друзей по руке или плечу, подставляла щеку для поцелуя, благодарила. Она не стеснялась своей наготы, и нагота ее не выглядела вызывающей. Здесь и сейчас она была естественна и оправданна. Наоборот, вызывающим показалось бы вечернее платье или деловой костюм.

Марина спускалась последней. Она хотела пройти мимо, но Куваева вскинула руку, перехватила. Обняла за шею, заставила приблизиться. Пахло от нее потом и дымом костра. А еще – радостью победы. Их первой общей победы. И запах этот был приятен.

– Спасибо, – шепнула Ванесса насмешливо, прижалась на миг щекой к щеке. – Добро пожаловать в племя.

Откуда-то сзади подошел Спаситель. Молча принял из рук Леппе его ношу, повернулся, не проронив ни слова, понес к большому вигваму. Куваева обвила его рукой за шею, прильнула к плечу.

– Сестра! – Леппе тронул Марину за локоть, заставив вздрогнуть. – У нас сегодня праздник. Мы надеемся, ты разделишь его с нами.

– А Ванесса? Кажется, она обожгла ноги, ей нужна медицинская помощь.

Леппе покачал головой:

– Не беспокойся. Сестра Ванесса прошла обряд, теперь она женщина Учителя. Он сумеет о ней позаботиться. Уже вечером она будет плясать на празднике.

Марина вновь бросила взгляд на вигвам, скрывший Учителя и ученицу. И ощутила, как в сердце кольнула ревность. И зависть.

* * *

В Крым Марина вернулась на следующий день. Все же в марте погода здесь переменчива. От вчерашнего солнца не осталось и следа, небо застилали серые тучи, то и дело роняющие мелкие холодные капли. Потому гуляющих в парке не было, и московская куртка с капюшоном не казалась такой уж неуместной.

Никого не встретив по дороге, Марина быстро добежала до корпуса. Подошла к столику дежурной, сообщила:

– Я к Тамаре Георгиевне Ставриди. Она знает, она меня ждет.

Женщина посмотрела на нее с сочувствием.

– Тамара Георгиевна умерла сегодня ночью. Соболезную.

– Что?! – Валевскую словно ушатом холодной воды окатило. – Но я же вчера была у нее! Что с ней случилось?

– Старость, – дежурная пожала плечами. – От этой болезни лекарства пока не придумали. Она легко умерла, во сне. Вечером уснула, а утром Аллочка заглянула к ней в палату, а она уже все, отошла.

Марина облизнула пересохшие губы. Вспомнилось: «… в мае до сотни дотяну, и хватит». Не дотянула, значит.

– Послушайте, а ее вещи где? Она должна была передать мне дневник.

Дежурная снова пожала плечами:

– Человек из Карантинного Комитета приходил. Ну, не человек, – двухголовый такой. Все вещи забрал. Так что у них спрашивайте.

Больше в санатории делать было нечего. Валевская повернулась, вышла из фойе, спустилась с террасы, побрела по серпантину вверх, к центральным воротам и ТЛП-кабине. До дневника Ставриди ей теперь не добраться, Кей-Кей никогда не выпускает проглоченную добычу. Что ж, придется разбираться самой. Изнутри, раз теперь и она часть племени.

Марина не обернулась ни разу. Потому не видела, что с балкона третьего этажа ее провожает взглядом медсестра Аллочка. А если бы и увидела, не придала бы значения. Мало кто называл приветливую девушку, работающую в санатории для людей пожилого возраста с того самого дня, как здесь поселилась Тамара Георгиевна Ставриди, полным именем. Алая Ночь. А кожаная куртка и короткие кожаные штаны под запахнутым белым халатом незаметны.

Темнота, холод и голод – вот и все воспоминания, которые Октавиан-Клавдий сохранил о мире, где он родился. Он не помнил ни своей си-матери, ни своего си-отца. Все, что Двуглавый знал об Антаресе-VI, было почерпнуто им из реконструкций, сделанных астроархеологами, на основе раскопок в радиоактивных руинах, некогда величественных городов когда-то цветущей планеты. Поэтому все, что называлось у людей Родиной, для Октавиана-Клавдия было связано только с Землей. Он прекрасно понимал, что обречен до конца дней своих остаться единственным представителем своей расы, хотя время от времени тот или иной генно-инженерный центр предлагал ему создать клона – то есть абсолютно идентичного в биологическом смысле брата-близнеца. Октавиан-Клавдий неизменно отказывался. Люди – добрые, отзывчивые существа, но они не понимают всех нюансов бинарной психики двухголовых существ, которые в одном теле совмещают два характера, две души, два темперамента. В этом смысле – антаресец, даже единственный во всей Вселенной, никогда не бывает одинок. Не был Октавиан-Клавдий еще и потому одинок, что с того самого момента, когда диковинное одноглавое существо в защитном скафандре обнаружило его в подвале, в ворохе пропитанного мочой изгаженного калом тряпья, у крохотного антаресца появилась одна большая семья. Пожалуй, самые искушенные в познании инопланетных душ земные ксенопсихологи проглядели главное качество Двуглавого – способность ощущать свое родство со всеми живущими во Вселенной.

Эта способность и привела Октавиана-Клавдия сначала на факультет галактической дипломатии Южно-Уральского университета, а потом, как ни парадоксально, – в Карантинный Комитет Контакт-Центра. Двуглавый прекрасно знал, что его «крестный» недоволен выбором «крестника», но, проанализировав все сферы внешнеполитической деятельности, где он мог бы приложить свои знания и энергию, антаресец пришел к выводу, что точнее всего его личным устремлениям соответствует именно Кей-Кей. Великий человек, вице-секретарь Контакт-Центра Роман Витальевич Силантьев, в силу мягкости характера не мог допустить, что не все мыслящие существа Галактики стремятся к добру, даже после того, как им со всей убедительностью была продемонстрирована вся его благодетельная мощь. Что таких существ – многие тысячи. Что они готовы пойти на любые гнусности и преступления, лишь бы разрушить эту мощь, превратить ее источник в глобальное пожарище, в гигантское радиоактивное пепелище, подобно некогда прекрасной шестой планете в системе Антареса. Октавиан-Клавдий не хотел, чтобы его второй дом тоже стал холодной, пронизанной убийственным излучением, пустыней. Поэтому, окончив университет, он пришел к Александру Валерьевичу Лордкипанидзе и заявил, что хотел бы работать именно в его Комитете. «Служить», – поправил его Лорд.