Впрочем, однажды у юноши появилась пассия, которая рассматривалась почти всерьез. Звали девушку Фрэнсис Кэннон. Была она дочерью богатого промышленника, считалась умной и привлекательной. Но семья была протестантской, вскоре стало ясно, что о переходе в католичество не может быть и речи, и встречи прекратились.

В студенческие годы Джон совершил три поездки за границу — своего рода двухмесячную экскурсию летом 1937 года, краткую поездку на каникулы в 1938 году (оба этих визита состоялись до того, как отец стал послом) и длительный тур в 1939 году, продолжавшийся около семи месяцев.

Его попутчиком в первой поездке был Лем Биллингс.

Молодые люди побывали во Франции, Италии и Испании, в нескольких малых странах. Джон проявил великодушие по отношению к другу. Лем был стеснен в средствах, и потому на ночлег приятели останавливались в самых дешевых местах. Однажды заплатили всего доллар за комнату на двоих, в другой раз обошлись 50 центами. Был даже совсем невероятный случай, когда смогли переночевать в молодежном общежитии всего за десять центов на каждого.

Политических целей поездка не преследовала. Джон и Лем посещали музеи, дворцы, замки, соборы, взбирались на горы, побывали на полях сражений Первой мировой войны.

Но полностью уклониться от столкновений с политикой было невозможно.

Особое впечатление на Джона произвела Испания, где шла гражданская война. В письме отцу он был осторожен в оценках, но всё же сочувствовал республиканскому правительству и выражал удивление, что 95 процентов американцев не знают о том, «что здесь происходит». Отмечая, что в случае победы генерала Франко Испания получит более твердое государственное управление, Джон в то же время подчеркивал, что программа и действия республиканского правительства во многом напоминают мероприятия «Нового курса» в США.

Мы видели уже, что его отец стоял на противоположной позиции. Постепенно, почти незаметно, между Джозефом-старшим и его вторым сыном стали возникать разногласия, которые, однако, не приводили к личностным конфликтам. Каждый воспринимал взгляды другого как данность, с которой необходимо считаться, не вступая в бесполезные споры.

Возвратившись в Гарвард, Джон заинтересовался государственно-политическим управлением, выбрав эту тематику в качестве своей узкой, профессиональной специализации. Темой его первой студенческой научной работы стала карьера члена палаты представителей Бернарда Снелла — политика средней руки, к тому же отъявленного противника «Нового курса». Как пишет биограф его отца, Джон «исследовал карьеру Снелла с отвлеченной любознательностью биолога, изучающего при помощи скальпеля необычный вид. Политикой он интересовался только с точки зрения своего холодного аналитического ума». Эмоциональное вовлечение в политику наступит значительно позже.

В отношении старшего сына родители дали согласие на то, чтобы он по завершении первой ступени высшего образования перед поступлением в Школу права Гарвардского университета взял годичный академический отпуск для поездки по европейским странам. Предполагалось, что это будет длительный вояж, значительно более продолжительный, чем тот, который предпринял Джон. Джозеф-старший полагал, что, увидев старый мир своими глазами, Джо сможет лучше подготовиться к политической карьере, о которой он уже всерьез задумывался. Отец договорился, чтобы сына назначили на второразрядный пост дипломатического курьера в американском посольстве в Париже, с тем чтобы он мог посещать европейские столицы. Между прочим, в самом этом факте проявилась ментальность всех членов семьи — если можно сэкономить какую-то сумму, никогда не пренебрегай этим. Джо вполне мог бы поездить по странам на средства отца, что было не так уж дорого. Но он, с одобрения родителя, предпочел делать это за государственный счет. Так он побывал в Чехословакии как раз после подписания Мюнхенского соглашения, а позже в Варшаве, Стокгольме, Копенгагене и даже в Берлине, где своими глазами наблюдал за жизнью в нацистской Германии.

Третий рейх не произвел на Джо-младшего глубокого впечатления. Во всяком случае, никаких восторгов по поводу нацистской власти он, в отличие от отца, в регулярных письмах родным не высказывал. Впрочем, подробные письма и из Мадрида, где также побывал Кеннеди-сын как раз во время осады города мятежниками, внешне носили описательный характер. Однако между строк читалось, что сдержанные симпатии наблюдателя, как и младшего брата, побывавшего в Испании годом ранее, были на стороне республиканцев.

По возвращении на родину Джозеф-младший стал учиться, как это и предполагалось, в Школе права Гарвардского университета, где намеревался завершить вторую ступень высшего образования. Одновременно он занимался и политической деятельностью.

25-летний студент был включен в делегацию штата Массачусетс на съезд Демократической партии, намеченный к проведению в Чикаго. Демократические боссы Бостона полагали, что внук бывшего мэра Фицджералда и сын нынешнего посла в Великобритании будет достойным представителем молодой генерации демократов на национальном съезде, которому предстояло определить кандидата в президенты.

Так как Рузвельт буквально до последнего момента скрывал, что собирается выдвинуть свою кандидатуру в третий раз, перед съездом шли острые дебаты по поводу того, кого следует поддержать. Джозеф склонился к кандидатуре Джеймса Фарли.

Прошедший в политике путь от руководства низовой парторганизацией демократов до председательства в ассамблее штата Нью-Йорк, а затем в 1932 году став членом политического штаба Рузвельта, Фарли был мастером на все руки. Он умел развязывать сложные политические узлы, которые, казалось, можно было только разорвать, был неплохо знаком с бизнесом, отличался личной скромностью — не пил, не курил, посещал каждую воскресную церковную службу. С 1933 года Фарли был генеральным почтмейстером США, то есть министром почты и телеграфа. Однако в сентябре 1940 года он покинул правительство, намереваясь побороться за пост президента.

За Фарли высказалось руководство массачусетской делегации. Впрочем, императивного мандата (то есть обязанности голосовать за определенное лицо) делегаты не имели. Джозеф-младший поддержал Фарли, будучи убежденным, что Рузвельт не выдвинет свою кандидатуру, и вообще полагая, что одно лицо в президентском кресле 12 лет подряд неприемлемо для американской демократии.

Он был в принципе прав.

Действительно, восьмилетний период пребывания у власти достаточен даже для самого талантливого администратора в демократическом обществе. Он испытывает нервное перенапряжение, невольно устает от власти, начинает повторяться, надоедает избирателям; растут его эгоизм и нетерпимость. А отсюда недалеко и до стремления к авторитарному правлению. Но в 1940 году сложилась особая ситуация. Можно полагать, что при всех существовавших у Рузвельта и усиливавшихся теперь недостатках лучшего руководителя для США в это чрезвычайное время не было.

В начале лета Рузвельт выступил с сенсационным заявлением: если народ этого захочет, он не сможет уклониться от выполнения своего долга. Господь, по его словам, сделает свой выбор, и воля Его проявится на партийном съезде. Это было весьма откровенное притязание на переизбрание, которое оставляло однопартийцам весьма слабые шансы на выдвижение других кандидатур.