– А ты все продумала…

– Приходится. Когда другим некогда. Или они делают вид, что безумно заняты. Надоело, Сева, знаешь, как чертовски надоело!

А вот теперь почему-то сник Самарин. Голову опустил, превратился в одинокого и глубоко несчастного человека, которого так захотелось пожалеть… Он размышлял. Но о чем, то Лине было неведомо. Она видела одно: мысли у академика Самарина были очень тяжелыми, они словно пригибали его голову к земле, давили на него.

Ничего, думала между тем она, это полезно. Конечно, проще перекинуть вину на всех остальных, на кого угодно, лишь бы не думать о своем участии, однако в жизни так не бывает. И каждый несет собственный крест – частичку от общего, случается, почти неподъемного.

Наконец он поднялся, кивнул ей, мол, идем в машину. А когда подошли к «вольво», он сказал, открыв заднюю дверь:

– Сделаем так. Две сотни надо будет положить на мой валютный счет, а про оставшиеся пятьдесят – решите с Иваном. И теперь вот что. Ну-ка забирайся сюда, – он показал на заднее сиденье, – и стань на колени. Похоже, настроение исправилось. Или погода так действует?…

Когда они возвращались в Москву, Самарин, как послышалось Лине, даже стал насвистывать что-то веселенькое. Ну естественно, почти взахлеб выместив на ней все свою злость и растерянность, академик вновь обрел свое независимое лицо. И еще это свидетельствовало о том, что примирение состоялось, а следовательно, Самарин принял ее условия.

Подвезя ее к дому на Кутузовском проспекте, Всеволод Мстиславович вдруг вернулся к давно законченному разговору:

– А ты уверена, что он… – Самарин не назвал Игоря, но Лина без труда поняла. – Что он не станет шантажировать?

– Скажи, а ты сам можешь быть хоть в чем-нибудь уверен до конца?

– Вопрос…

– Вот и я думаю, что в крайнем случае придется отстегнуть еще какую-то сумму. Плюс, как я говорила, определенные услуги.

– Хорошо, положишь на мой счет только сто пятьдесят, а еще полсотни держи в резерве. У нас же теперь бесплатно ничего не делается…

Совершив сей благородный поступок, академик Самарин проводил Ангелину Васильевну до дверей подъезда, подождал, пока она войдет в лифт, и вернулся к машине, чтобы ехать домой.

Чувствовал он себя нормально. Ну а встряски – куда ж без них! Это еще судьбу надо благодарить, что в критические моменты, в стрессовых ситуациях имеется возможность безболезненно и без опаски снять перегрузки. Самарин вспомнил Лину, ее вызывающе эротическую позу на заднем сиденье «вольво» и усмехнулся. Хороша, чертовка! А после пятидесяти, когда поневоле начинаешь подумывать за быстротечностью жизни, что каждый раз может оказаться последним, это особенно ценно…

Меркулов испытывал к Денису Грязнову теплые, почти отеческие чувства. Причин тому было несколько, и все важные. Во-первых, племянник Грязнова напоминал Константину Дмитриевичу себя самого – молодого и бескомпромиссного, явившегося более трех десятков лет назад в прокуратуру с ясной и единственной целью – творить справедливость. Прошли десятилетия, сменилась эпоха, почти все сменилось, но цель-то оставалась прежней. Вот и Денис, несмотря на свой молодой возраст – только еще приближается к трем десяткам, но вопреки всеобщей, по убеждению Меркулова, молодежной распущенности, тоже видел впереди аналогичную цель. И это очень похвально. Во-вторых, Денис был грамотным юристом, и команда у него, стараниями Вячеслава Ивановича да и собственными, была подобрана в лучшем виде. Именно поэтому заместитель генерального прокурора в некоторых, весьма щекотливых ситуациях или тогда, когда необходимо было сохранить полнейшую секретность, на что нередко было невозможно рассчитывать даже в собственных стенах, поручал расследование сотрудникам частного охранного предприятия, руководимого Грязновым-младшим. Со средствами, конечно, всякий раз возникали сложности, но и они в конце концов решались. А парни Дениса еще ни разу не подвели. Ну и наконец третье, и, пожалуй, самое главное. Не мог же в самом деле он, Меркулов, человек, умудренный мудростью наимудрейших, как острят Турецкий с тем же Грязновым, но старшим, доверить этим босякам, этим завзятым бабникам и бражникам (не путать с алкоголиками!) воспитание талантливой молодой смены!

Поэтому, понимая, с какими проблемами нечаянно, сам того не желая и, возможно, еще не подозревая, столкнулся Денис, Константин Дмитриевич счел необходимым немедленно вмешаться. И когда Денис вез его домой, он сказал, какие документы ему потребуются для серьезного разговора с одним из руководителей Федеральной службы безопасности. Не хватало еще, чтобы Денискины «орлы» вляпались в какой-нибудь международный скандал! Это было бы просто несправедливо даже с точки зрения обычного альтруизма…

Говоря об одном из руководителей, Меркулов имел в виду заместителя директора службы генерал-полковника ФСБ Дмитрия Дмитриевича Коптева, своего старого «боевого» товарища. Они давно были на «ты», и Костя знал Диму еще с тех времен, когда тот работал в Первом Главном управлении КГБ, то есть во внешней разведке. Сейчас Дима, один из старейших работников на Лубянке, олицетворял контрразведку.

Сухощавый и невысокий, с вечным четким пробором на левой стороне черепа, в безукоризненном костюме и ослепительно белой сорочке со старомодными запонками в отглаженных манжетах, Дима излучал полнейшее гостеприимство. Не так ведь нынче и часто встретишь старого приятеля, пусть и по делу.

На столе стояли традиционные чашки душистого чая и карамельки в бумажных фантиках.

Обошлись без длительных предисловий, поскольку Дима сразу сказал, что может уделить не более получаса: жесткий график на сегодня. А вот в следующий раз… Но надо будет тогда специально созвониться. Меркулов усмехнулся: когда он случится, этот следующий раз! Жизнь-то ведь не стоит, уже и не дни, как бывало, а годы мелькают, оторопь берет иной раз, куда все задевалось…

Константин Дмитриевич кратко, но емко изложил суть дела, которое привело его в большой серый дом. Нет, сам он к нему не имеет никакого отношения, просто не желает непредвиденных последствий для одной частной организации, услугами которой Генеральной прокуратуре приходится изредка пользоваться. Следовательно, какая-то заинтересованность все-таки имеется.

Посмеялись над Костиной дипломатией. Коптев был настроен благодушно. Он взял протянутый ему конверт из плотной бумаги и высыпал на стол перед собой кипу фотографий – увеличенные отпечатки с видеопленки. Внимательно рассматривая их, продолжал, не перебивая, слушать рассказ Меркулова о странных фактах, которые неожиданно выплыли из двух абсолютно банальных адюльтерных дел.

Затем он так же внимательно прочитал распечатку записанных на видео-кассеты разговоров клиенток «Глории» и сокращенные варианты диалогов лиц, за которыми, собственно, и велось наблюдение. Ну и плюс иллюстративный материал.

Коптев, знал Константин Дмитриевич, умел читать быстро, но предельно вдумчиво, не пропуская ни малейших деталей – особое качество старой школы чекистов, поэтому и времени у него ушло на ознакомление немного. Закончив, Коптев подошел к своему сейфу, открыл его и стал рыться среди папок, пока не извлек примерно такой же, как у Кости, плотный конверт, который часто используется для хранения фотобумаги. Открыв его, Коптев, не вынимая ничего наружу, начал копаться теперь в нем. Достал какую-то фотографию – стандартный снимок девять на двенадцать. Затем, вернувшись к столу, ладонью раздвинул лежащие пачкой фотографии, взял одну из них, на которой четко смотрелся седой высокий гражданин с кейсом в руке, резко подвинул его к Косте и положил рядом фотокарточку-визитку, на которой был запечатлен тот же самый мужчина, правда, с меньшим количеством седины на голове.