Она приехала на виллу четвертого апреля. Приближалось время родов. Аннабелл двигалась с осторожностью, однако каждый день заходила в церковь, а потом любовалась зрелищем, открывавшимся с вершины холма. Жена Гастона, которую звали Флорина, убиралась в доме и время от времени готовила еду. По вечерам Аннабелл просматривала свои медицинские книги. Чувства, которые она испытывала к ребенку, были смешанными. Он всегда будет напоминать ей, что зачат против ее желания, в насилии и боли. Но, видно, так было предназначено судьбой. Может быть, связаться с родителями виконта и сообщить о случившемся? Нет! Она не станет этого делать. Если эти люди такие же бесчувственные и бесчестные, как их сын, она не хочет иметь с ними ничего общего. У ее ребенка будет мать; этого вполне достаточно.

В третью неделю апреля Аннабелл отправилась на прогулку. Как всегда, она зашла в церковь, грузно опустилась на скамью, полюбовалась панорамой из окна, потом поставила свечку за упокой матери и помолилась за здравие Джосайи. Она ничего не знала о нем вот уже два года. Где он, жив ли Генри? По-прежнему ли они в Мексике или вернулись в Нью-Йорк?

Она медленно шла к дому и вспоминала свою прошлую жизнь — мать, отца и Роберта, она словно ощущала их близость. К тому времени Флорина уже ушла. Аннабелл не стала ужинать, легла и мирно уснула, но, к собственному удивлению, проснулась после полуночи. Ее разбудила ломота в спине. Почувствовав острую боль в животе, она сразу поняла, что начались схватки. Сходить за врачом было некому, телефона в доме не было, но это Аннабелл не путало. Процесс был естественный, и она была уверена, что справится сама. Но когда схватки усилились, ее уверенность поколебалась. Какая жестокая судьба! Она страдала, зачиная ребенка, а теперь должна страдать снова, производя на свет плод краткой ненавистной связи. Она два года мечтала о ребенке Джосайи и никогда не думала, что родит младенца от насильника.

Схватки усиливались, Аннабелл корчилась и стискивала простыни, к утру она истекала кровью. Аннабелл казалось, что она тонет в море боли и вот-вот умрет. Она невольно вспоминала рассказы Горти о ее мучительных родах. Рано утром в дом вернулась Флорина, чтобы проверить, все ли в порядке. Пожилая женщина услышала громкие стоны и бросилась в спальню. Аннабелл была в кровати, не в состоянии вымолвить ни слова после схваток, продолжавшихся всю ночь. Она рожала уже восемь часов.

Флорина вошла в комнату, откинула покрывало и подложила под нее старые простыни, специально прибереженные для этой цели. Потом она успокоила Аннабелл, сказав, что все идет хорошо. Она уже видит головку младенца.

— Мне все равно, — еле выговорила Аннабелл. — Лишь бы поскорее все закончилось… — Флорина кинулась к себе и послала мужа за доктором. Но она не поддалась панике, эта женщина видела много родов и умела справиться с ситуацией.

Аннабелл кричала от боли, а Флорина прикладывала к ее лбу влажную салфетку, пахнущую лавандой. Аннабелл отстранила ее руку; каждое прикосновение было ей неприятно. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем явился доктор. Он принимал двойню у женщины, живущей неподалеку. Было два часа дня, но ребенок еще не показался, а Аннабелл мучилась все сильнее.

Доктор вымыл руки, осмотрел Аннабелл и успокоил ее.

— Все идет отлично, — подбодрил он пациентку, кричавшую при каждой новой схватке. — Думаю, к вечеру все закончится.

Аннабелл посмотрела на него с ужасом, понимая, что больше не выдержит ни минуты. Когда она заплакала, доктор строго сказал, что нужно тужиться.

— Тужьтесь, тужьтесь! — повторял доктор. Измученная Аннабелл упала на подушки, лицо ее стало красным как свекла.

Она сделала еще одно усилие, напряглась из последних сил, и в комнате наконец раздался незнакомый крик — крик ее ребенка. Аннабелл плакала, а Флорина облегченно вздохнула. Потом доктор перерезал пуповину, Флорина завернула младенца в простынку и одеяльце и передала матери. Это была девочка.

— Ох… она такая красивая… — По щекам Аннабелл струились слезы. У малышки были точеные черты лица. Доктор предсказал верно: Аннабелл родила в шесть часов вечера. Аннабелл рассматривала девочку и разговаривала с ней. Флорине предстояло обмыть роженицу, но это можно было сделать позже; пока что ее накрыли одеялом. Аннабелл с бесконечной нежностью прижала малышку к груди; материнский инстинкт сработал. Крошечный ангел, лежавший в ее объятиях, был ее единственным родным существом на этом свете и стоил каждого мига боли, которая теперь казалась несущественной.

— Как вы ее назовете? — с улыбкой спросил доктор. Да, у этой женщины нет мужа, но зато теперь у нее есть дитя.

— Консуэло, — ответила Аннабелл. — В честь моей матери. — Потом она наклонилась и бережно поцеловала дочь в макушку.

Это была не девочка, а само совершенство. Здоровая, веселая и покладистая. Ангел, упавший с неба в объятия своей матери. Аннабелл даже представить себе не могла, что так полюбит ее. В момент рождения все, что связывало дочку с ее чудовищем-отцом, исчезло. Она принадлежала Аннабелл и больше никому.

Аннабелл навестила доктора Громона в июле, сразу после начала второй битвы на Марне. Потери на фронтах продолжали расти. Аннабелл терзало чувство вины — в такое время и она должна была находиться возле раненых, а приходилось быть здесь, в спокойном Антибе.

Она по-прежнему намеревалась посещать медицинскую школу и надеялась договориться о возвращении. Перед посещением доктора Громона Аннабелл выстроила свою легенду. Она скажет, что вскоре после приезда в Виллер-Коттерет вышла замуж за британского офицера. Они держали свой брак в тайне, надеясь поехать в Англию и поставить в известность его семью, но ее муж погиб. Поскольку об их браке никто не знал, она решила сохранить свою прежнюю фамилию. Наследников мужского пола в ее семье после гибели брата не осталось, а ей не хотелось, чтобы род Уортингтонов исчез с лица земли. Это звучало, возможно, не слишком убедительно, но Громон то ли поверил ей, то ли сделал вид, что поверил. Он сказал, что девочка чудесная, и разрешил Аннабелл воспользоваться стоявшим на его участке маленьким флигелем, когда в сентябре начнется новый семестр. В школе осталось девять студентов, к которым в сентябре должны были присоединиться трое новеньких. Громон с грустью сообщил, что после отъезда семь ее бывших сокурсников погибли. Он обрадовался, увидев Аннабелл живой, здоровой и похорошевшей после родов. Теперь она выглядела еще более женственной; весной ей исполнилось двадцать пять. Она была готова снова приступить к учебе; Аннабелл ничуть не смущало, что она получит диплом только в тридцать лет. Ей хотелось, чтобы занятия начались как можно скорее. Но ждать оставалось недолго — до начала семестра оставалось шесть недель.

Она решила сохранить за собой дом в Антибе, куда собиралась наведываться при каждой возможности. Но требовалось, чтобы во время занятий за девочкой кто-то присматривал. Аннабелл наняла для этой цели девушку по имени Брижитт. Доктор Громон любезно разрешил им жить во флигеле за чисто номинальную плату. Казалось, все устраивалось как нельзя лучше.