Злость затопила все остальные чувства, и захотелось одного: кричать. Кричать так, чтобы сорвать голос. Но разве это поможет? Небеса далеко, а боги — безжалостны.

— Трин!

Голос Ала заставил опомниться. В его спину впивались колючки, и он все еще стоял, прислонившись к стене.

И я вдруг все и сразу поняла. Ему было больно из‑за того, что мне плохо. Получается, каждый раз, когда я нуждалась в помощи и защите, Ал расплачивался. А я еще удивлялась, как он быстро меня находит, едва попадаю в неприятности.

Хотелось ругать себя последними словами, рыдать, биться о стену от отчаяния, но я не могла позволить себе такой слабости. Сделала глубокий вдох и, пошатываясь, пошла к Алэрину.

— Не смей подходить! Вон!

Он почти рычал, судорожно цепляясь за неровную стену, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть от боли.

Я всему виной… Глупая, глупая, Трин! Во что ты влезла? Почему позволила кому- то расплачиваться за твою магию и жизнь болью? Забрать бы ее, вылечить раны, не допустить новых.

Когда я подошла совсем близко, рассматривая его спину, Ал замер.

— Приду в себя, добавлю еще одно наказание к тому, что будет. За непослушание, непокорность, нежелание меня услышать.

Голос мага звучал больше устало, чем зло.

— Хорошо, — согласилась я, положив руки ему на талию.

— Что ты творишь?

Он попытался оглянуться, но не успел. Мои губы коснулись его спины. Я не знала, зачем это делаю и почему, только интуитивно чувствовала: так будет правильно. Или надеялась, что поцелуи снимут боль, станут платой за ужас, который испытывал маг?

Его кожа была горячей, почти обжигающей, по сравнению с розой, которая не имела никаких шероховатостей, ни намека на то, что она существует отдельно. Часть спины, рисунок, который не убрать. Я касалась губами шипов, наблюдая, как те исчезают, гладила пальцами стебель, ощущая каждый позвонок.

Дыхание Апарина выравнивалось, боль отступила, сдавая позиции. Маг немного расслабился, позволяя мне скользить руками по его спине. В этот момент я не думала, насколько прилично леди так себя вести, насколько правильно. Важно было одно: роза переставала светиться, исчезал жар, таяли шрамы. Вскоре цветок превратился в едва заметный рисунок, который можно разглядеть, только если находишься близко.

Я опустила руки, дрожа, шагнула назад. Ал обернулся, сверкнул ярко — голубыми глазами. Я попятилась, надеясь сбежать и сейчас с ним не объясняться. И при этом не сводила взгляда с его плеч. Прикоснуться бы, провести рукой, а потом губами, ощущая на вкус их мощь и силу. И затем прижаться к его груди, вдыхая привычный запах ирисов, что несет мир в душу.

Ал потянулся ко мне, а я… бросилась в сторону.

— Трин!

Подбежала к выходу, взобралась по ступенькам, слыша как громко и быстро бьется мое сердце. Как у испуганной птицы, которую вот — вот настигнет охотник. Опутает сетями, схватит и… погубит, посадив в клетку.

— Силы моря, да стой же ты!

Дверь захлопнулась перед моим носом, руки Ала легли на талию, развернули к себе.

Я по — прежнему дрожала, кусала губы и не смотрела ему в глаза. Что сейчас будет?

Поцелуй обжег губы. Ласковый, нетерпеливый, без единого намека на жалость и возможность сбежать. Ал знал, как целоваться. Умел брать и отдавать, подчинять, заставляя задыхаться от восторга, и отпускать, когда мир переворачивался. И наступала долгожданная свобода. Пусть на мгновение, потому что Ал сразу же возвращался, слегка прикусывая мои губы, выпивая дыхание и стоны, которые не удавалось скрыть.

— Не смей больше так делать…

Что?

— … из жалости, — прохрипел он. — Иначе я не смогу остановиться, Трин.

Он о чем? Сознание тонуло в тумане, лишая воли и заставляя… хотеть мужчину, что ко мне прижимался, скользил пальцами по спине. Я выгнулась, прикрыла глаза, позволяя ему покрывать поцелуями шею и ключицы.

Морской Бог, что же я творю? Почему позволяю почти незнакомому мужчине дарить ласки? Должно же быть неприятно, мерзко и противно, а мне так чудесно, словно крылья за спиной выросли. Раствориться бы в нем, забыться, чтобы ушли страхи и сомнения, не отпускать. Ни на миг.

Я тряхнула головой, прогоняя наваждение, заставила себя разжать руки и оттолкнула Алэрина. Он удивленно посмотрел, нахмурился.

— И как это понимать?

— Нет.

— Что нет?

— Все нет, — прошептала я.

Его глаза гневно сверкнули, Ал отвернулся, а потом ударил кулаком стену и зарычал.

Дверь неожиданно распахнулась, на пороге появился растрепанный и встревоженный Рэм. Было понятно по спутанным волосам и заспанному виду, что маг недавно встал.

— Даже боюсь спросить, что здесь происходит, — заметил он, беззастенчиво рассматривая мою расстегнутую рубашку и разбитые кулаки Алэрина.

— Уведи ее от греха подальше, — рявкнул маг. — Ты был должен за ней следить! Какой бездны морской, она здесь делает?

Рэм зевнул, вытолкал меня в коридор.

— Наверх по лестнице, четвертая дверь справа. Доберешься?

Я открыла рот, собираясь возразить.

— Хочешь сейчас остаться с Алом? Тогда, пожалуйста. Мешать не стану. Помогать тоже.

— Рэм! — рык водного мага заставил вздрогнуть, и больше ни о чем не спрашивая, отправиться на второй этаж.

Я разожгла камин, добавив дров, закуталась в одеяло и села в кресло, когда Рэм появился в комнате с полным подносом еды.

— Поешь, тебе силы нужны.

— Разумеется, после того как я простыла…

— Нарис одобрил методы обучения студентов, что предложил Ал, Трин. За прошедшие двое суток…

— Сколько? — поразилась я.

— Весь ваш курс научился менять температуру и давление воды, — невозмутимо закончил Рэм. — Ешь давай.

Я откусила пирог с мясом, глотнула сбитня и вздохнула.

— Ал…

— В порядке… будет, — добавил он. — Не лезь сейчас, пусть в себя придет, немного остынет.

— Я видела розу и знаю, что ему из‑за меня больно и плохо.

— Не смей себя в этом винить. Ты не делала из Алэрина артефакт. Сама водная стихия почему‑то решила, что Ал для тебя станет лучшей защитой от бед и неприятностей.

— Он злится.

— Не на то, что ты думаешь, — улыбнулся Рэм, приглаживая волосы.

— А на что?

Маг вздохнул, стянул с моей тарелки кусок пирога.

— Алэрин не из тех, кто любит подчиняться чужой воле или обстоятельствам.

— А кто любит? — удивилась я.

— Он предпочтет смерть, но не клетку, Трин.