родные, они как без меня?

Моревна нахмурилась.

— Возвернуться думаешь?

— Да! Отец без меня не сможет! — крикнула я в лицо сказочной красавицы, утирая кулаком выступившие слёзы.

— Отец, говоришь… — Моревна снова хлопнула в ладоши, и комната начал погружаться во тьму. — Вот, — протянула она мне надкусанное яблоко, — в руку вложи! — и свет вокруг меня померк полностью.

Глава 18. Помощь

Не хватало воздуха, и лёгкое удушье рождало панику, но вот впереди забрезжили бело-синие переливы света, а потом появился и пронзительный звук — надрывались сирены. Я выплыла перед искореженной “семеркой” и задохнулась от неожиданности: Женька Васильева, чей вылет из разбитого лобового стекла был задержан врезавшейся в пах рулевой колонкой, распласталась на деформированном капоте, вытянув правую руку. На обочине, где примостились две машины ГИБДД, курили инспекторы, еще пара человек переговаривалась у разбитого джипа. По обрывкам фраз я поняла, что Славика считают виновником аварии и объявили в розыск. Не думала я, что наши судьбы так туго переплетутся.

Меня никто не замечал, хотя я чувствовала всё: холод, скрипучий снег под ногами, слабые порывы ветра. Посылая меня в другую реальность, Марья знала, что остаться здесь не смогу — бесплотной полупрозрачной тени не за что зацепиться в этом мире.

Взглянув на надкушенное яблоко, потянулась к Жениной руке. Полусогнутые пальцы были жесткими, заледенелыми и, преодолевая накатывающую дурноту, я всунула в безжизненную ладонь свежий фрукт.

Со стороны трассы послышался звук серьезного мотора. УАЗ “Патриот”, сверкая боками, притормозил и выпустил из своего салона грузного мужчину в форме.

— Ну, что у вас тут на ночь глядя? — спросил он озабоченно.

— Здравия желаю, Василий Сергеевич! — начал свой доклад один из инспекторов. — Смертельный вылет, так сказать.

— Кто?

— Женщина, молодая совсем.

— А второй?

— Сбежал, в розыск уже объявили.

— Скорая где?

— Плетутся возле Михайловки. Как всегда уж, то пень, то колода.

— Ясно…

Дальше я уже не слышала — яблоко, еще пару минут назад наполненное соком, высыхало на глазах, темнело, коричневело и морщилось. Вскоре вместо надкушенного шара в руке погибшей Жени остался значительно уменьшившийся в размерах сухофрукт. И тут окровавленные пальцы дрогнули.

— Живая! — кричала я разговаривающим мужчинам, но голос звучал лишь в моей голове. — Она живая! Да подойдите же сюда!

Но к Евгении Васильевой потеряли интерес. Теперь она была лишь трупом, портившим статистику аварийности.

Я махала руками, била по бокам патрульных машин — всё без толку. Серебристая сова, спикировав на головы начальника и подчинённых, вырулила в сторону “семёрки” и, клацнув когтями по металлу, села на капот.

— Ты смотри, что творит! Непуганая совсем! Какая красавица, — наперебой удивлялись инспекторы, и тут и кто-то перекрыл восторженные реплики громким выкриком: — Погодите, баба живая! Рука дёргается!

Один из гаишников, ускоряя шаг, направился к "семерке":

— Твою же мать! Звоните Матвейчуку, пусть раскочегаривает колымагу свою, девка чудом спаслась!

Все бросились к Жене и обступили мою машину, громко переговариваясь и зачем-то успокаивая пострадавшую, как будто она слышала:

— Потерпи, потерпи, милая, сейчас доктор приедет...

Ссохшееся яблоко скатилось по капоту и упало в снег.

— Она выживет? — допытывалась я несколько минут спустя у Марьи. — Выживет?

— Не засти свет, заполошная, — недовольно ворчала ведунья, заплетавшая роскошную пшеничную косу. — Яблочко, чай, не с простой яблоньки снято. А коли не поможет, то живой водицей обмоешь. Есть у меня баклажка для чёрного дня. Поделюсь — с тебя и горстки хватит.

И тут мне стало не по себе: баклажку с живой водой Малуша извела на Волче, оттого охотник так быстро на ноги и встал. Интересно, Марья в курсе пропажи, или запасы столь полезной жидкости у неё гораздо обширнее заявленных объемов?

Моревна поднялась и расправила спину. Её шитый неровным речным жемчугом сарафан выглядел слишком вычурно в этом подземелье, но вполне по-сказочному.

— Для милого дружка обрядилась, охоч он у меня до красных девиц, вишь-ка. Люба я ему принаряженная.

— А-а-а, — протянула я вежливо, чувствуя, как сосёт под ложечкой. Дурацкая привычка — есть во время стресса.

— Пожалуй за стол, девица, — усмехнувшаяся Марья Моревна театральным широким жестом указала направление.

На длинном столе лежала свернутая в рулон скатерть. Ведунья схватила ее за край и рванула вверх. Полотно развернулось, накрыв столешницу поперек, и на нем стали появляться материализующиеся из воздуха крынки и миски, наполненные самой разнообразной едой.

— Это что? Скатерть-самобранка что ли? — не веря своим глазам, спросила я. — Это как так получается? Есть-то можно или нет?

— Не робей, девица, не побрезгуй нашим угощеньицем!

С опаской отломив кусочек от пышной лепешки, я вдохнула аромат и оценила вкус и качество воздушного теста. Даже если эти кушанья всего лишь галлюцинация, такой способ самообмана успокоит изголодавшийся желудок хотя бы на какое-то время.

Несколько минут мы ели молча. Первой не выдержала Марья:

— Кощея пытаешь? — догрызала она куриное крылышко. — Пошто? Да не хвастай мне, правду увижу.

— Домой вернуться хочу, — не стала лукавить я. — Мстислав рассказал, что если Кощею помочь силу обрести, то он любое желание спасителя выполнит.

— Вона как...

— А еще все знают, что это ты Кощея в плен взяла и где-то у себя держишь в тайном месте.

— А сказывал ли тебе Мстислав-поганец, что я б его и до порога не допустила бы? Нет? То-то! Гнильца внутрях у дружка твоего; такового и на дух не потерплю, даром, что Иван его в прихвостнях держит. Ты ему в подмогу, вот уж возрадовался поди, когда из сугроба вынимал, оборотень лесной. Гниль его в волчью шкуру и забила. Поделом.

— Было дело, ухаживал даже.

— Не далась?

— Неа. — замотала я головой, уплетая невероятно вкусную сметану.

— То-то же, — Моревна сложила руки на столе и неотрывно следила за каждым моим движением.

Её синие очи, до головокружения похожие на глаза Волче — вот что значит родная кровь! — высасывали, лишали воли.

— Видела я Кощея, — нужно было выяснять у ведуньи всё до конца, — воды просил. Так и будет, увижу его?

Встав с лавки, Марья провела пальцем по краешку стола, раздумывая:

— Не всё, что видится, сбывается. Глядишь бывалоче —