Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо вам, — улыбнулась я медсестре, — там на тумбочке шоколад, брат принёс, заберите. Я не хочу.
— Вы не бойтесь! — Инга присела на корточки рядом с кроватью, оказавшись лицом к лицу со мной. — Такое случается. Редко, конечно, но бывает. Чудо, что вы вообще выжили, понимаете? На вас всё отделение смотреть ходило, даже студентов приводили. Вас же как тетрис собирали — по кусочкам. Осталось-то всего-ничего: колено прооперировать и тонус мышц восстановить. А память... Знаете, — девушка присела на край кровати. — У нас в институте анатомию читал старый такой дедушка. Так вот он говорил, что голова человеческая — тёмный лес. И со времен античности медицина сумела сделать в нем всего несколько шагов.
От разбойника смердило, но я настойчиво открывала рану. Порывшись в сумке, нашла горшок с мазью, кусочек чистого полотна. Лешак легко поднял и усадил мужика на сани, придерживая спину, пока я забинтовывала грязное тело прямо поверх рубахи.
— До тебя довезем?
— Должно довезём, — в глазах старика пряталась хитринка. — Останних болезных куды девать станешь?
Задумалась. Я ведь действительно превратила избушку лешего в лазарет. Сейчас на лавках и полу лежали двое мальчишек, прокатившихся с соседской крыши в сугроб и севших на торчащую кольями вверх изгородь, женщина с высокой температурой и страшной ангиной и совсем юная девушка, пропоровшая ножом бедро — строгала лучину на коленях.
Лешак не противился, кряхтел, варил кашу, пек хлеб, разделывал добычу, регулярно поставляемую Волче, кормил больных. Казалось, он воспрял духом и, несмотря на ворчание, получал удовольствие от помощи другим.
Весна... Волки, то и дело выскакивающие на дорогу, ловили мой запах и, постояв для приличия пару секунд, весело приподнимали хвосты и убегали в чащу. Только Меченный регулярно проверял, всё ли в порядке, следуя за нами почти по пятам.
Марья дразнила меня, показывая Волче в котле, провоцировала, но я усвоила урок и ни на что, кроме обучения, сил не тратила.
— Ну вот, — отец стоял посреди моей комнаты, уперев руки в бока, — так гораздо лучше!
Он передвинул всю мебель таким образом, чтобы впихнуть в комнату конструкцию из двух брусьев, собранную из списанного оборудования школьного спортзала. Тело моё, так долго находившееся без движения, превратилось в тряпку. Даже сидеть было тяжело. Странной казалась неспособность, например, сразу выдавить зубную пасту из тюбика или почесать нос.
— Ничего, Василёк, ты у меня еще танцевать будешь! — улыбнулся папа и взял со стола вибрирующий сотовый. — Егор. Что говорить-то?
— Сплю и буду спать до вечера.
— Духмяная…, — протянула Марья, прикрывая веки и наслаждаясь ароматом притирки, — славное снадобье будет.
Похвала была приятной, ведь Моревна наставник требовательный.
— Лешак жалится, будто ты всю избу заняла. Ему с людьми не с руки тереться.
— Ничего, скоро всех по домам отправлю. Мальчик только никак не поправится.
— Меньшенький?
— Да, — я устало опустилась на лавку, — мать не даёт заговоры творить.
— Открещивает от тебя. — Марья села рядом, от неё шёл странный неприятный запах. — Мы для них нечисть окаянная. Ништо, не горюй! Проведаю болезного твоего, подсоблю.
— Хорошо бы.
Из-за угла появился Колючкин и деловито проклацал коготками к миске с куриными потрошками.
— Весну чует, шуршит по углам, воли ищет. Ступай-ка с ним сон-травы насобирай, только цвет набрала. Да рукавички прихвати, не то ожжёшься!
Довольный Колючкин высовывал из-за пазухи свой любопытный нос, а я брела от проталины к проталине, выискивая фиолетовые с жёлтыми серединками мохнатенькие колокольчики подснежников-прострелов. Одуревшие от оттепели птицы наполняли лес звонким гомоном, мимо, заставив замереть от страха, неуклюже вздёрнув пятую точку, прошествовала рысь.
— Ну что, ёжик — ни головы, ни ножек, иди побегай! — еж ринулся вперёд с невероятной скоростью, и я не успела подняться с корточек, как он скрылся из виду.
Мне нравилось дышать оттаивающим воздухом весеннего леса. Корзина была почти полна, и можно было бы уже возвращаться, но не хотелось снова спускаться в Марьино подземелье. Да и в тереме покоя не было: Иван выжидал, бросая взгляды исподлобья, Ворон вздыхал, Моревна не сдавалась ни тому, ни другому.
Впавший в глубокую депрессию Мстислав лютовал на своей земле, присылая время от времени весточки, но не решаясь приблизиться к Марьиной вотчине, и мне было жаль незадачливого купчину, так и не сумевшего понять, как стать лучше себя прежнего.
Бредя вот так — без конкретной цели и направления, я вышла к проснувшемуся ручейку, искрящемуся на перекатах прозрачной водой. Хрустальная чистота пробивала себе дорогу в крупнозернистом снегу, и столько в этом было жизни и оптимизма, что я невольно улыбнулась. Рядом раздался громкий вздох.
* * *
— Доча, нельзя так с человеком. Не игрушка он, не прощелыга. Хороший крепкий парень. Работяга.
— А что ему говорить, пап? Я даже имени его не помнила, пока не подсказали.
Отец пожал плечами и принялся сворачивать провод от дрели.
— Жалко его.
— Жалко. Но он симпатичный мужик, найдёт себе кого-нибудь поздоровее и побогаче. Я тебя уверяю: пара месяцев, и на его шее повиснет какая-нибудь роковая блондинка.
— Ох, Жека! Зря наговариваешь, зря.
— Пап, давай больше не будем на эту тему. Лучше включи телевизор.
* * *
— Что, тебя никто из волчиц не выбрал? — я рассматривала профиль Меченого. — Не переживай, шрамы мужчин украшают, и волков тоже.
С интересом наблюдавший за журчавшей водой крупный волк поднял на меня свои жёлтые глаза.
— Да ладно уж, беги! Ничего со мной не случится. Ну правда! Беги!
Меченый нерешительно переступил передними лапами.
— Я тебя позову, если что. Честное слово!
Волк сорвался с места и помчался в чащу.
— А ежели медведь?
Сзади неслышно подошёл Волче, держащий на весу огромного тетерева с богатым белым подхвостьем и ярко-красными бровями.
— Люди страшнее.
— А и правда! — охотник повесил подбитую птицу на сосновый сук, нагнулся к ручью, зачерпнул горсть и сделал пару торопливых — пока вода не стекла сквозь пальцы — глотков.
— Зубы ломит, — словно сам себе заметил он и, резко заступая передо мною, спросил: — Не люб я тебе более, горюха? Глаз не кажешь, чванишься.
В
