Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Привет! — что я надеялась увидеть в этих круглых, с бездонными зрачками глазах? — Видишь, отбились мы.
В нескольких шагах от меня обличающе грозила небу из розового сугроба черная борода — разбойник лежал, запрокинув голову. Слуги Мстислава выкладывали в ряд погибших товарищей. Вот и съездили на экскурсию!
— Ну ты как? — спрашивал Славка, осторожно разрезая веревку ножом. — Бодигьярда нанимать придётся, иначе своруют тебя, как пить дать своруют!
— Я уже видела это. — кивок в сторону до сих пор стоящего на коленях Волче заставил Мстислава обернуться. — Даже говорила ей, но не поверила ведь, дурочка!
Вдруг один из слуг громко выругался. Он находился рядом с местом, где была зарублена волчица, и сейчас с ужасом смотрел вниз.
Мстислав поднялся на ноги, помогая встать и мне, и рявкнул, понимая, что так поразило мужика:
— Чего уставился, садись на коня и за возом, живо!
Но картина и вправду была поразительной — на снегу вместо дикого лесного животного лежала изуродованная Малуша. И тут меня вырвало…
Уже отпирая замок, я почувствовала божественный и такой нужный сейчас аромат кофе. За порогом следовало оставить беспокойство — Славик ехал за мной от магазина до мастерской.
— Ты когда Лушку привезёшь? — беспечно спросил Егор, добавляя в мою кружку сливки. — Она ведь у вас с Михаилом, да?
— Они прокисли.
— Да? Точно! Прости, сейчас сварю ещё.
— Постой, Егор, сядь, мне нужно с тобой серьёзно поговорить. — я поставила пакеты на стол и начала их механически разбирать, вскользь отмечая, что все продукты в маленький холодильник не влезут. — Луша не вернётся.
— Вот дела! Неужели настолько привыкла? Ты и собак присушиваешь, колдунья? Ну, ничего, я сам за ней приеду, заодно и с тетей твоей поговорю.
— Нет.
— Что нет? Не говорить?
— Нет Луши больше.
— Не шути так, Жень! — вмиг стал серьёзным мой мужчина. — Она же как ребенок, понимаешь, я ее выкормил из рожка, она мне песни пела, когда я… Что значит нет?
— Она умерла. Так бывает. Вроде на поправку шла, а потом раз — и всё. — ложь прожигала горло, и оно невыносимо саднило. — Мы не стали ее хоронить без тебя. Благо морозы стоят. Она в подсобке уличной, я ее в простыню чистую завернула. Не знаю, нужно было ошейник снимать или нет.
— Почему ты сразу не сказала? — чужим и жестоким голосом спросил Егор. — Разве ты не понимаешь — она первая… на на нож…
Руки беспомощно повисли вдоль тела. На плечи взвалили бетонную плиту, и она давила, давила, пока я не догадалась:
— Пойду я. Спасибо за кофе. Созвонимся.
— Да. Иди.
Натягивая на голый торс свитер, Егор не смотрел в глаза, даже головы не поворачивал. Мы вышли из мастерской практически одновременно: он в подсобку, я в машину.
— Волче… — спина не шелохнулась, и я нервно сглотнула кислую слюну, вновь скапливающуюся во рту. То, что осталось от Малуши, выглядело реквизитом к фильму ужасов.
— Ступай, горюха. — неожиданно ответил охотник. — Прибрать ее нужно.
Волки смотрели на меня без злости, но внимательно отслеживая малейшее движение, словно я представляла тайную угрозу. Стянула с головы платок, расправила его, и большой серый квадрат ткани опустился на изуродованное тело.
Подошёл Мстислав и положил на плечо Волче свою запачканную в засохшей крови руку:
— За подмогу поклон тебе, добытчик. Дождись — сани пришлю, отвезёшь…, — купец не смог подобрать слово.
Охотник молча кивнул. С березы сорвалась сова.
В доме никого не было, даже Гоши, и я достала из-под кровати чемодан. Нужно съездить к отцу, поговорить, пропитаться его поддержкой. Невыносимо было быть рядом с любимым и не касаться его, не разговаривать. Надо дать Егору время, он имеет право на горе.
Нет! Ну как я от него уеду? Ну как? Я схватила сотовый и нажала на иконку контакта.
Безжалостное “абонент находится вне зоны действия сети” заставило двигаться быстрее, и к обеду я уже была готова выезжать. Второй "контакт" ответил сразу.
— Привет, пап!
— Привет, Василёк! Что с настроением?
— Да все нормально, — всхлипнула я.
— Поругались?
— Нет. Папка, я так хочу домой!
— Так, Евгения, прежде чем нарубить дров, сядь и подумай, а стоит ли махать топором?
Я рыдала в трубку, отец молча слушал. Так было всегда — он давал выплакаться, просто оставаясь рядом, предлагая чай или коньяку, или шоколадную конфету.
— Всё, пап, я могу говорить.
— Когда выезжаешь?
— Хочу сегодня.
— Не вздумай! В таком состоянии за руль нельзя, сама понимаешь. Давай утром на свежую голову.
— Нет, сегодня! Я уже все вещи собрала.
— Татьяна в курсе?
— Не говорила еще.
— Скажи.
— Конечно.
— Жень! — из коридора донёсся ломающийся голос Гошки, — А есть, что поесть?
— Ну ты давай, разруливай, Василёк, но в дорогу с утра, лады? — спокойно резюмировал услышанное отец. — Я тут пельменей налепил, к твоему приезду сварю.
— Папка, я так тебя люблю!
— На том и стоим, доча!
Меня попарили в бане, накормили чем-то, напоили — мозг не фиксировал вкусы, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты. Страшное лицо Малуши всё ещё стояло перед глазами, всплывало из темноты, пугало. Кое-как дотерпев до утра, я отправилась к Мстиславу — он лежал на кровати в одежде, даже не сняв мягкие сапоги. Нахмуренные брови и плотно сжатые губы свидетельствовали о том, что и ему этой ночью спалось не слишком хорошо.
— Слав, Слав! — потрясла его за плечо, и сильная рука вцепилась в ладонь, пригибая меня книзу.
— Убить пришла?
— Ты дурак что ли?
Растирая лицо, Мстислав глухо извинился:
— Снится всякое, знаешь.
— Слав, ты меня больше не трави, договорились? И не нужно так смотреть, думаешь, я не знаю, не понимаю ничего? Понимаю, Слав. Я хочу овладеть той силой, что во мне есть. Управлять хочу. Кликуша так кликуша. Спасать людей хочу. От смерти.
— М-м-м, — Славик с хрустом потянулся, — поэтому поспать не дала?
— Мне к дубу надо попасть обязательно.
— Нет.
—
