добавить, она определяется Булгаковым в свете учения всеобщего спасения, согласно которому следует «неизбежный вывод из его системы, что независимо от того, сколько зла на самом деле совершено в истории, все будут спасены в конце»[400], потому что, по Булгакову, в конце концов все будут убеждены Божьей любви. Но это еще не значит, что личностное самоопределение не влияет на жизнь человека и человеческую историю, так как история в «системе» Булгакова продолжается за границы «воскресения мертвых»[401]. Как раз наоборот.

Прежде всего личные существа могут свободно принять или отклонить возможности (отсутствует только одна возможность – разрушать Божий образ, самую личность в себе, потому что личность суть онтологическое основание самоопределения). Поэтому абстрактные понятия личной свободы и самоопределения существуют во множестве конкретных образов и шагов, созданных различными элементами, личными отношениями и реакциями. Используя понятие «модальной свободы», Булгаков дистанцируется от максималистского пафоса творения, тем самым закладывая основу для философии действия, в которой человеческое бытие формирует и изменяет мир. Булгаков убежден, что человеческое творчество способно получить доступ к ноуменальной основе мира, и особенно к ноуменальной основе материи или природы, к которым нужно отнестись серьезно и которые должны быть оправданы как часть Божьего творения[402]. «Модальная свобода» является «талантом», который Бог дал человеку для того, чтобы сформировать феноменальный мир.

Но почему человек не может создать что-нибудь новое? Насколько свободен человек даже в выборе различных способов, может ли быть что-нибудь «новое» для Бога, который так или иначе создал все? По этим вопросам мы должны обратиться к концепции антиномического бытия Бога, разработанной Булгаковым: с одной стороны, Бог есть вечный Абсолют, с другой стороны, Бог есть любящий Творец этого мира. «В этом антиномическом самоопределении находит свое выражение кенозис Абсолютного, которое становится Творцом и Богом. Отец в вечности вольно Себя ограничивает, полагая неабсолютное, т. е. жизнь твари, и снисходит, так сказать, до соучастия в ее временности и становлении»[403].

Таким образом, по Булгакову, самоопределение Абсолюта как Творца соответствует кенозису Абсолюта, который совершается в воплощении во Христе[404]. В соответствии с антиномическим самоопределением Абсолюта, с одной стороны, «все возможности тварного бытия, как имеющие в нем для себя корень, открыты ведению Творца, поскольку в этом смысле они принадлежат сотворенному Им миру, включены в его состав… В этом смысле тварь – одинаково как в духовном, так и человеческом мире – не может внести в него чего-либо онтологически нового и тем удивить и обогатить Самого Творца»[405].

Но Творец в его кенотическом существовании в отношении с его творением не знает заранее, какие возможности и пути человек выберет. Поэтому «самый выбор и творческое осуществление этих возможностей, одним словом, область модальной свободы остаются вверены творению и постольку являются его творческим вкладом. Если оно не может быть абсолютно неожиданным и новым для Бога в смысле онтологическом, то в фактическом бытии («контингентном», т. е. свободно-случайном) оно является вновь возникающим и для Самого Бога, который ждет от человека, отворит или не отворит он двери своего сердца, и лишь отсюда Сам узнает об этом»[406].

Другими словами, Бог кенотически слепит себя к определенному выбору человека. То же самое верно для человеческого творчества и истории: Бог узнает о том или другом событии только тогда, когда оно произойдет[407]. По Булгакову, «провидение» – не божественное управление человеческой историей, а скорее Бог ждет актов человеческого выбора, чтобы отвечать и реагировать на них путем убеждения. Следовательно, история – это пространство, где реальное богочеловеческое сотрудничество может происходить в «этом» мире в его феноменальной перспективе.

Троица

Взаимосвязь между человеческой личностью и Святой Троицей

Согласно концепции Бердяева, человечество является неотъемлемой частью Святой Троицы, по сути, Христос как вторая Ипостась и есть божественное человечество в Боге[408]. После грехопадения, человечество отделено от Бога, и оно буквально «выпадает» из Троицы и теряет свою божественность. Следует заключить, что только «благодаря грехопадению» каждая человеческая личность имеет свою собственную свободную жизнь. Бердяев действительно подтверждает, что грехопадение было не только унижением человечества, но более признанием достоинства каждой личности в ее свободе[409], что подтверждает то, что Бердяев является гностическим мыслителем. В то же время сотворение человечества является результатом внутренней трагедии Троицы: Бог, подобно любящему, жаждет любимого и поэтому создает свободного человека, коему полагается пожертвовать своей свободой, подобно тому как Бог пожертвовал своей свободой ради любви[410]. Бердяев не проясняет, почему Бог в его совершенной Троице действительно нуждается еще в другом вне себя. Не упоминает он и роли Святого Духа[411]. Что касается личностности, то бердяевская концепция о Троице не очень убедительна: если человек находит свой путь обратно к Божеству посредством единения со Христом, он будет должен отказаться от свободы и раствориться в Святой Троице. В концепции Бердяева личность является средством возвращения к божественности, а не «самоцелью», как он всегда постулировал. Что касается понятия «богочеловечество», то у Бердяева это означает, что в начале и в конце Бог и человек являются одинаковыми и что «антроподицея» Бердяева растворяется в теодицее[412].

В булгаковской концепции антиномического бытия Бога Бог как вечный Абсолют не нуждается в человечестве, но Бог, который является Творцом этого мира, создает человека, так как Он есть любовь, и это свойственно любви – чтобы любить за свои пределы. Другими словами, Бог создает человека, потому что Он свободен и способен сделать это. Поэтому создание человечества – не трагическое «выпадение из Троицы», а решение Божие полагать мир «как бы вне себя, [отпускать] его от себя на божественно-внебожественное, даже не божественное бытие»[413]. Таким образом, творение у Булгакова не трагедия, а кеносис божественного существа. Человечество – творение Бога и ему дана жизнь по структурной аналогии со Святой Троицей. Структурная аналогия между Богом и его творением относится к каждой личности, а также и к межличностным отношениям. В работах конца 1920-х годов, вдохновленный Мартином Бубером и другими[414], Булгаков развивает «личностную грамматику»: самореализация человека возможна только при столкновении с другими лицами. Лицом к лицу с другим человеком индивидуум испытывает, говоря в терминах лингвистики, свой статус как первого, второго и третьего лица: человек является «Я», отличая свою индивидуальность от других, «Ты» – это уже лицом к лицу, отношение к другому, и третье лицо, «он /она», когда осознается существование многих других, неизвестных лиц. Только во взаимоотношении с «Ты» и с «Он/она» находится возможность для «Я» узнать себя как «я». Таким образом, личность у Булгакова