— Разумеется, я хочу! Элла, мне невыносимо думать о том, что в один миг пропадут, растают без следа все мысли, что теснятся в моей голове. Да, я хочу жить и мечтать даже в таком месте, как это. И я не забыла про наш план. Когда закончится война, мы с тобой обязательно откроем салон модной одежды.

— Верь в это, — сказала я, подавляя гнев, загоняя его вниз, в свой пустой желудок. — Платья, книги и пирожные в Городе Света, алая лента на яблоне… все это будет. И никогда больше не будет колючей проволоки, проверок, списков, надзирательниц… дымящих труб. Можешь себе такое представить?

— Ты просишь меня что-то вообразить? Смешно!

— Ладно, не вредничай. Лучше сделай так, чтобы все это стало явью. Обещай мне, что будешь поправляться.

Я крепко обняла Розу, которая продолжала дрожать.

— Я обещаю, — тихо прошептала она.

— Ты говорила мне, что нужно надеяться. Теперь надежда больше нужна тебе, чем мне. — Я вынула из своего потайного кармашка красную ленту и вложила ее в руку Розы.

— Она такая теплая, — пробормотала Роза. — И она твоя. Она нужна тебе, возьми ее назад…

— Ерунда. Теперь она твоя. Это ты привяжешь ее к яблоне, когда мы с тобой приедем вместе в Город Света.

Показалась медсестра Утка, она явно собиралась прогнать меня за то, что я так долго здесь засиделась.

Я быстро поцеловала Розу и шепнула ей:

— Прости, мне нужно бежать назад на мойку… Впрочем, ты сама все знаешь.

Она улыбнулась, уже уплывая куда-то в сон:

— Спокойной ночи, Элла.

— Спокойной ночи, Роза.

Вы хотите знать, откуда у меня взялся тот волшебный пакет с лекарствами, сахаром и печеньем? Я получила его от Карлы, моей странной то ли подруги, то ли врага. Его доставила Балке одна из полосатых, к пакету была приложена записка с требованием отдать мне пакет целиком, не вскрывая и ничего из него не растаскивая. Эта записка очень разозлила Балку. Честно говоря, ее очень многое злило, почти все. Впрочем, мне на чувства Балки было совершенно наплевать, самым главным стало то, что теперь я смогу помочь Розе, отдав ей лекарства и сахар. Сразу признаюсь, что один кубик сахара я все-таки съела сама, не удержалась. Чтобы как-то оправдать свой поступок, я убедила себя в том, что, если Роза съест сразу весь этот сахар, у нее могут испортиться зубы. А еще я не отдала ей оказавшееся в пакете кольцо, даже ничего не сказала о нем Розе.

Это кольцо не было старинным. И гладким обручальным, как буквально вросшее в безымянный бабушкин палец, оно тоже не было. Не было и тем дешевым колечком, которое можно выиграть в тире на ярмарке, со стеклянным «бриллиантом» в тонкой серебристой мельхиоровой оправе. Нет, кольцо было золотым, с вправленным в него сверкающим камнем.

Когда меня никто не видел, я надела кольцо себе на палец, покрутила рукой туда-сюда.

И поняла, что мир становится не таким серым, когда его освещает бриллиант. Ну, или красивая стекляшка, сверкающая, как бриллиант. Для меня это не имело значения. Теперь вместо красной ленты у меня появилось кольцо, светящееся в темноте. Кольцо, ставшее для меня новым символом надежды. Если я когда-нибудь выберусь отсюда, если война наконец закончится и я попаду в Город Света, то смогу продать его, и на эти деньги начну создавать салон своей мечты. Пусть даже «бриллиант» окажется стекляшкой, само кольцо все равно золотое, что-нибудь за него все равно дадут!

Почему именно Карла оказалась такой щедрой и отзывчивой из всех людей? Странно. Ведь она была надзирательницей, одной из Них, но тем не менее прислала мне и кольцо, и лекарства, а Марта, такая же заключенная, как и я, повернулась ко мне спиной. Что-то не укладывалось у меня в голове. По ту сторону колючей проволоки, в реальном мире, казалось бы, легче можно было понять, кто друг тебе, а кто враг. Хотя и там, конечно, люди далеко не всегда показывают себя такими, какие они на самом деле. В том мире тоже можно смеяться, шутить, о чем-то договариваться с людьми, считать их своими друзьями, и при этом ошибаться, не догадываться, кто на самом деле стоит рядом с тобой. Но как круто все меняется, когда люди попадают в Биркенау и становятся безымянными полосатыми!

Оставшись без своей прежней, повседневной одежды, они лишаются возможности скрывать за ней свое истинное «я». За колючей проволокой каждый становится тем, кто он есть на самом деле, — это относится и ко мне самой. Без подходящей одежды не сыграть роль, которую ты для себя придумал. Мы не можем здесь надеть на себя красивое платье и сказать: «Смотрите, какая я богатая и красивая». И платье с высоким воротничком-стоечкой надеть не можем, чтобы выдать себя за скромную школьную учительницу. Нет здесь значков, блях, шляп, униформ. Нет масок. Есть просто мы, и каждый из нас такой, как он есть. И, оставшись без бутафории, которая окружает нас в реальном, внешнем мире, без костюмов, без масок, мы должны… не знаю… держаться за то, что помогает нам оставаться людьми, помогает не превратиться в животное.

Но как оставаться человеком, когда тебя окружают акулы, быки и змеи? Всякая мелочь вроде мышей и бабочек здесь не задерживается, мигом вылетает в трубу. Вот и моя дорогая Белочка балансирует сейчас на самом краю. Ну а я? Я какая? Хорошая или плохая? Лисица, которая стремится прокормить свою семью, или лиса, убивающая кур на ферме?

Этот вопрос мучил меня не меньше, чем голод или ползающие по мне вши. Если я хорошая, то должна была отдать Розе весь сахар. Если плохая, съела бы его весь сама.

И какая, в сущности, разница, какая я внутри, если внешне остаюсь бесправной полосатой, которую можно морить голодом, забить до смерти или просто пристрелить?

Меня передернуло. Нет, слишком легко заблудиться в дебрях таких мыслей, нужно выбираться. Я спрятала кольцо в свой потайной кармашек и переключила внимание на грязные носки, которые нужно было отстирать.

Я продолжала работать в ночную смену, когда меня неожиданно отыскал Хенрик. Он был похож на пса, которому только что удалось выследить дичь.

— Элла! Слава богу, я уже думал, что не найду тебя!

— Хенрик, тебе нельзя здесь находиться.

— Тсс, у нас очень мало времени. Слушай… начинается!

— Что? Когда? Прямо сейчас?

— Завтра утром, сразу после проверки. После неудавшегося восстания все пришло в хаос, но наши связи сохранились, сроки установлены, гражданская одежда подготовлена… все на месте.

— Хенрик, это чудесно! Мне просто не верится! Погоди, я скажу Розе…

Он схватил меня за руку, грубо. Я не люблю, когда люди так делают.

— Ты никому ничего не должна говорить, дурочка. Мы не можем рисковать.

— Но при чем тут Роза? Она же с нами.

— Нет, Элла, не с нами. Место есть только для двоих, для нас с тобой, понимаешь?

— Но Роза такая маленькая, ей не нужно много места. А здесь ей будет очень одиноко, тем более что сейчас она в госпитале.