разрушает основные ценности и порядки, включая те, которые поддерживали подъем и мощь Запада. Плюрализм и релятивизм либерализма вытесняет необходимую веру в фундаментальные ценности и их обоснование в субстанциональных сообществах, которые являются предпосылками успеха любой истинной культуры. Остается лишь пустая технократия или релятивистский плюрализм, который ведет к упадку, социальной фрагментации и беспорядку, потере национальной идентичности и уверенности в себе - словом, к упадку, прикрытому все более отчаянным технократическим господством.

В результате этих сдвигов старые, содержательные идентичности отдельных социальных классов, сообществ, религиозных и этнических групп уже не могут эффективно мобилизовать население для коллективных (национальных) политических действий. Гедонистическая этика и терапевтические социальные практики управленческого либерализма приводят к фрагментации общества на все более разнообразные группы, каждая из которых отстаивает свое видение, программы и интересы, подавляя коллективные действия и ослабляя способность прогрессивного государства реализовывать свои обещания через призывы к коллективной солидарности, национальной идентичности и единству. Это ощущение фрагментации общества и политического разделения наиболее явно выражено в субъективистском языке "ценностей", который стал центральным в способах выражения этического выбора, предпочтений государственной политики и видения мирового порядка в наших "постмодернистских" либерально-демократических обществах.

Эта ситуация затрагивает как страны Запада, так и сам Запад. Унаследованная субстанция - культурная солидарность и уверенность, которая лежала в основе коллективной мощи и величия Запада - почти исчерпана, а его огромная технологическая мощь маскирует фундаментальную пустоту западной цивилизации. Нарратив Просвещения остается центральным для воспроизводства современных либеральных порядков, но он утратил всю метафизическую достоверность и подлинную коллективную привлекательность: "Она сохраняется благодаря силе и пропаганде. Но в сфере мысли, поэзии, музыки, искусства или письма этот метанарратив ничего не говорит и не вдохновляет. За 100 или 150 лет она не подвинула ни одного великого ума". В политике, утверждает Фэй, это стало очевидным в том, как лидеры на Западе все больше полагаются на негативную легитимацию тактики для санкционирования своего правления: "Политики больше не говорят: "Голосуйте за нас, потому что у нас есть правильные решения, и мы улучшим условия вашей жизни" [ ... ]. Вместо этого они говорят (неявно): "Голосуйте за нас, потому что, хотя мы и кучка ничтожеств, бандитов и хулиганов, мы, по крайней мере, защитим вас от фашизма"".

Повторяя знакомые шпенглерианские темы, интеллектуалы "новых правых" утверждают, что даже то, что когда-то называлось "Западом", превратилось в простую идеологическую абстракцию, поддерживаемую конгломератом атлантистских экономических интересов. Этот конгломерат не "возглавляется" вдохновляющими политическими и культурными деятелями, а лишь "управляется" в соответствии с собственными экспансионистскими регулятивными императивами. НАТО, утверждает Анджело Кодевилла, теперь стало не более чем комитетом по управлению делами, обслуживающим "интересы трансатлантического правящего класса".

 

За пределами кризиса

 

Повествование новых правых - это повествование о кризисе, граничащем с отчаянием. Но, как мы уже говорили, будучи последователями консервативной революции, они рассматривают эту ситуацию как призыв к утверждению воли, которая может мобилизовать имеющиеся социальные силы, чтобы переломить ситуацию. Здесь их повествование становится мо-билизацией, где историческое и аналитическое обращено к практическому использованию. Цель, как мог бы выразиться Пьер Бурдье, состоит в том, чтобы видение глобального и заложенные в нем принципы "ди-видения" стали руководящими категориями политических акторов. Нарратив новых правых не только стремится описать условия жизни "левых": он стремится заставить эти (и другие) группы осознать эти условия, причины их возникновения, а также людей и силы, несущие за них ответственность.

Сочетание экономической неустроенности, культурного недовольства и мифической мобилизации дает возможность переломить эту ситуацию и сформировать эти группы в новое самосознательное популистско-националистическое, консервативное движение, которое пересекает традиционные границы между левыми и правыми. Не менее важно и то, что это позволяет создать квинтэссенцию плодотворной политической фигуры - врага. Враг - это не абстрактная "система" или "логика" капитала: это конкретная фигура либеральных управленческих элит и поддерживаемых ими клиентских групп.

Как нарратив, сочетающий в себе анализ и аффект, метаполитика новых правых стремится использовать социальные условия, которые она описывает, для создания политических изменений. Только пересмотр и утверждение ценностей западных наций и самого Запада, поддержка тех групп, которые все еще воплощают эти ценности, и яростное (даже насильственное) сопротивление врагу нового класса и его комбинации релятивизма, ложного универсализма (например, в пустых правах человека) и космополитической этики, а также его мультикультурным союзникам, может переломить ход событий. Если это удастся, то это приведет к возрождению Запада, который является мощным солидаристским, но не универсалистским. Это не призыв к возвращению культурно или расово превосходного, универсального Запада. Запад сбился с пути в разрушительных мечтах Просвещения и приступил к реализации своего катастрофического проекта Модерна. Теперь ему необходимо заново открыть ценность плюрализма, но это также (и, по сути, самое главное) влечет за собой мощное подтверждение ценности его собственной специфики: неапологетическая защита собственной исторической культуры (культур) в более широких рамках западной цивилизации. Эта позиция принимает и кооптирует многие (особенно постколониальные) критические замечания в адрес либерализма, превращая их в обоснование "защиты" западной специфики, а также требуя и узаконивая отступление от космополитических проблем и глобального участия. В международной политике он склоняется к изоляции или слабому регионализму, тупому отстаиванию западных интересов, когда это необходимо, но без универсалистских устремлений или обоснований. Внутри страны он призывает к жесткому контролю над иммиграцией, а также к образовательной и культурной политике, поддерживающей партикуляристские или традиционно-алистические ценности, институты и организации. Безусловно, в рядах новых правых существуют споры и разногласия по поводу значения и границ Запада (входит или не входит Россия? являются ли англо-американцы европейцами или нет?), но они происходят в рамках общего повествования о необходимости нового самоутверждения, превознося местные или национальные ценности и идентичности, включая значение расы.

 

Нарративы - это не описания. Их структурные, аффективные и перформативные измерения жизненно важны. Нарратив о борьбе и господстве, о врагах и союзниках или о праведном сопротивлении действует в регистрах, сильно отличающихся от "холодного", аргументированного диалога или технократической рациональности. Нарративы - это коммуникативные формы, и как таковые они привязаны к средствам коммуникации и различным аффективным возможностям в них. В гипермедийном мире твитов, мемов и изображений нарративы вражды, возмущения и недовольства, в сочетании (как это часто бывает) с утверждениями о высшей добродетели и негодованием, принимают новые и мощные формы. Перед лицом либерального релятивизма или технократии "старые боги", как однажды заметил Макс Вебер, восстают вновь.

Фокус на исторических нарративах мирового порядка предоставляет особенно полезный инструмент для выявления как общих черт, так и важных расхождений между этим в остальном разрозненным созвездием взглядов. Это нарратив, который мобилизует долгую историю, историю во многом разрушения и упадка; но это