— Ой! — Сиджей наклонилась и подняла меня. — Простите, он еще щенок.

Моя девочка расстроилась, и в этом точно была виновата женщина. Поэтому, когда она наклонилась, чтобы получше меня разглядеть, я зарычал, и она отпрянула.

— Не бойтесь, он только лает, — успокоила ее Сиджей.

— Сейчас приведу Пеппер.

Женщина ушла, оставив нас на несколько секунд на пороге, а потом вернулась с собакой-самкой ржавого цвета намного больше меня, но все же гораздо меньше Графа, и передала поводок Сиджей. Собака понюхала меня, а я на нее зарычал, показывая, что я охраняю Сиджей. Вскоре я понял, что собаку ржавого цвета зовут Пеппер. Во время прогулки мы зашли еще в несколько мест, и к нам присоединилась коричневая собака-самка по имени Салли и волосатый коренастый кобель по имени Бивис, и мы все вместе шли на поводках — странная такая собачья семейка.

Я не чувствовал себя комфортно в компании этих собак, как, например, с Рокки или Энни и Эбби. Удерживаемые поводками, все мы были вынуждены находиться слишком близко друг к другу и не могли разойтись по своим делам. Только Граф пытался втянуть Салли в игру.

Но еще более странным, чем наша собачья компания, оказалась зацикленность Сиджей на сборе наших экскрементов. Когда я жил на Ферме, меня уводили делать свои дела в лес, а будучи Молли, я частенько ходил в дальний угол двора. Иногда Сиджей за мной прибирала, — когда мы приходили в гости. Сейчас же ее поведение было совершенно абсурдным. Она методично подбирала за всеми собаками в нашей компании, даже за Графом, хотя его отходы были огромными. Какое-то время она несла все это с собой в пакетиках, а потом выбрасывала в контейнеры на улице, и это еще больше меня озадачивало — зачем утруждать себя и собирать экскременты, если ты не собираешься оставлять их себе?

Порой люди делают вещи, которые собаке ни за что не понять. Я всегда полагал, что люди, у которых такая сложная, непостижимая жизнь, служат какой-то высшей цели, но данный случай заставил меня поставить теорию под сомнение.

Хотя я и был здесь главным, я все же старался вести себя корректно по отношению к другим собакам, однако Бивису я не нравился, а он не нравился мне. Когда Бивис меня обнюхивал, его шерсть вздымалась, и он наваливался на меня грудью. Всего лишь чуть крупнее меня, Бивис был бы самым маленьким псом в компании — если бы не я. Сиджей натянула его поводок, его агрессивная морда оказалась напротив моей, и я клацнул на него зубами, а он куснул воздух возле моего уха.

— Прекратите! Макс! Бивис!

Сиджей разозлилась. Я завилял хвостом, надеясь, что она поняла: моей вины здесь нет.

Сиджей повела нас в собачий парк. Восхитительное место! Я был безумно счастлив, что меня отпустили с поводка, и тут же пустился в бег через всю полянку, а Граф и Салли погнались за мной, но у них не получалось так же ловко сворачивать, и вскоре я остался один. В парке были и другие собаки со своими владельцами, кто-то бегал за мячиком, кто-то боролся, а белый пес с висячими ушами радостно влился в нашу, вместе с Графом и Салли, гонку. Нет ничего прекраснее, чем носиться по парку!

Бивис припал к земле и бросился на меня. Я увернулся; он, рыча, погнался за мной. Я завернул тугую петлю, но он меня подрезал. Казалось, мне придется его укусить, но тут галопом подбежал Граф и врезался в нас. Рядом с великаном Графом Бивис не казался таким уж грозным. Я ринулся к Сиджей, сидевшей на скамейке, и попытался запрыгнуть к ней, но не достал и упал. Смеясь, она подняла меня, я гордо уселся у нее на коленях и стал наблюдать за другими собаками, ощущая ее прикосновения, вдыхая экзотические ароматы и получая от всего этого несказанное удовольствие.

Когда мы ушли из собачьего парка, то повторили весь маршрут, вернув хозяевам собак, которых прежде собрали по пути, и только мы с Графом вернулись домой к Сиджей. Я смертельно устал и после легкого перекуса заснул у ее ног.

Тем летом мы с Бивисом научились игнорировать друг друга, хотя он по-прежнему продолжал рычать на меня, когда я бегал с собаками. Догнать меня он не мог, зато у него прекрасно выходило меня подрезать: бывало, несемся мы со всей стаей веселым галопом, как вдруг он влетает в нашу компанию, чтобы бросить мне вызов, — тогда вся процессия бегущих собак останавливалась и бесцельно разбредалась. Не знаю, раздражало ли это еще кого-нибудь, кроме меня.

Дома я взял на себя ответственность обучить Графа культурному поведению. Он не понимал, что мою миску трогать нельзя, поэтому пришлось куснуть его пару раз, пока, наконец, этот глупыш не сообразил. Не то чтобы он когда-либо ел из моей миски, он и свою-то порцию не всегда доедал, но мне не нравилось, что огромный нос опускался к моей еде и нюхал ее. А еще Граф был очень ленивым: когда кто-то стучал в дверь, он и не думал лаять, пока я не начинал, и это при том, что, кроме нас, защитить Сиджей во всем мире было некому. Мне приходилось проявлять особую бдительность и лаять при малейшем шуме со стороны коридора.

Я знал, что мы должны лаять, потому что Сиджей всегда злилась, когда кто-то стучал в дверь.

— Эй! Прекратите! Тихо! Хватит! — кричала она. Я не знал этих слов, но значение их было яснее ясного: она недовольна, что в дверь стучат, и мы должны продолжать лаять.

Когда начинал лаять Граф, Сникерс обычно пулей проносилась через всю квартиру и залетала под кровать. Вообще-то со временем кошка оказалась не такой уж страшной, и несколько раз, когда я подходил к ней, чтобы обнюхать, она даже начинала со мной играть. Иногда мы боролись, и борьба с ней отличалась от борьбы с собакой, потому что Сникерс обхватывала меня лапами. Но это было лучше, чем пытаться играть с Графом, которому приходилось ползать по полу, чтобы дать мне возможность его прижать.

Перемирие между Графом и Сникерс наступало только тогда, когда Сиджей включала устройство, которое ездило по полу и громко шумело. Граф до смерти его боялся, Сникерс тоже забивалась куда-нибудь подальше. Не волновался только я — я видел такие устройства и раньше. Когда Сиджей прятала шумное устройство, она звала нас обниматься, и тогда Граф, Сникерс и я сидели вместе на диване, прижавшись к ней, приводя свои чувства в порядок.

Я знал, что я любимец Сиджей, и однажды вечером она мне это снова доказала, когда пристегнула к моему ошейнику поводок и вышла погулять со мной на теплом, влажном воздухе. Граф проводил нас до двери, но Сиджей сказала ему, что он хороший пес, и велела оставаться дома. Итак, только она и я.

Я уже настолько привык к уличному шуму, что едва его замечал, зато манящие ароматы привлекали мое внимание, как и раньше. С некоторых деревьев начали опадать листья, они шуршали по тротуару и кружились, подгоняемые прохладным ветерком. Когда мы прошли несколько кварталов, уже стемнело, и вокруг нас было много людей и собак, поэтому я постоянно был начеку.

Наконец, мы подошли к какой-то двери. Сиджей повозилась с чем-то на стене, а потом произнесла: «Это Сиджей», послышался жужжащий звук, мы вошли в здание, моя девочка взяла меня на руки, и мы поднялись по лестнице вверх. В конце коридора открылась дверь, и вышел мужчина.