Затем он с большим усилием поднялся по ступеням к самой кровати и осторожно поцеловал ледяной лоб отца.

Опустив покрывало, Генри погасил свечу и повернулся, чтобы уйти. Открыв двери, он увидел в коридоре молчаливую фигуру, закутанную в черное – это была его мать. Она подошла к нему с холодным и бесстрастным видом и хотела, кажется, что-то сказать.

– Тогда, я боюсь, мне нечего больше сказать

Тут она разглядела его лицо – искаженное горем и залитое слезами – и взгляд ее смягчился, потому что она поняла, как страдает ее сын. Тем не менее она так и не произнесла ни слова, и в этой мрачной тишине, которую нарушал лишь стук костылей, Генри осторожно обошел ее и скрылся в своей комнате.

После похорон семья нарушила на некоторое время заговор молчания вокруг Генри, поскольку его присутствие было необходимо во время оглашения завещания. Эта церемония состоялась в комнате новоиспеченного баронета, в которой собрались юристы той фирмы, которая с переменным успехом вела дела семьи Грейвз на протяжении нескольких поколений, вдова, Эллен и Эдуард Милуорд. Низко поклонившись Генри – отныне сэру Генри, адвокат сломал печати на конверте… и начался фарс. Фарс – ибо завещание это было написано и запечатано двадцать пять лет назад, когда положение семьи было совсем иным. Говорилось в нем, что все земли и имущество, а также недвижимость переходят старшему сыну сэра Реджинальда с последующей передачей его потомкам, в случае же его смерти бездетным – к Генри. Вдове назначалось пожизненное содержание – 800 фунтов в год, в дополнение к доходу, получаемому ею от ее собственного состояния, которое – увы! – было давным-давно растрачено. Предусмотрены были выплаты младшим детям – десять тысяч Генри и восемь тысяч Эллен – которые должны быть выплачены из личных средств наследника или, если их окажется недостаточно, из арендной платы за земли и имущество, как это было предусмотрено в брачном соглашении сэра Реджинальда и его жены. Далее следовали отдельные распоряжения по небольшим выплатам и семейным реликвиям и, наконец, Реджинальд, а в случае его смерти – Генри – провозглашался законным наследником.

Когда адвокат закончил читать этот длинный документ, не стоивший на самом деле и бумаги, на которой он был написан, были торжественно продемонстрированы подписи свидетелей, после чего документ убрали в шкатулку. Трое из слушателей прекрасно знали, что в завещании с тем же успехом можно было упомянуть корону Англии и назначить им всем любую, самую баснословную сумму; однако четвертый, Эдуард Милуорд, который все еще несколько колебался в отношении своих брачных перспектив, был чрезвычайно рад услышать, что его будущая жена унаследовала столь крупную сумму, не говоря уж о ее шансах стать единственной владелицей всего состояния, если Генри умрет без наследников. Он знал, что имеются долги и ипотечные платежи, но предполагал, что все они предусмотрены в страховке и снимаются с имущества после смерти сэра Реджинальда. Эдуард столь явно выказал свое удовлетворение, что адвокат, догадываясь, что мистер Милуорд находится во власти некоего заблуждения, заколебался и многозначительно взглянул на него, однако прежде, чем он успел дать пояснения по завещанию, Эллен, всегда бывшая настороже, поняла намек и, ласково положив руку на плечо Милуорда, сказала:

– Возможно, вы не будете против, если я попрошу вас на некоторое время оставить нас, Эдуард? Насколько я знаю, есть пара вопросов, которые моя мать хотела бы обсудить исключительно в узком семейном кругу.

– Конечно! – весело отвечал Эдуард.

Он узнал всё, что хотел узнать, и теперь радовался возможности сбежать со скучной церемонии, поскольку похороны и оглашение завещаний всегда нагоняли на него тоску.

Леди Грейвз стояла у открытого окна и не слышала этих реплик, однако Генри услышал – и впервые нарушил молчание.

– Я полагаю, вам лучше остаться, Милуорд. Скрывать нам нечего! – и он мрачно усмехнулся.

– О нет, спасибо-спасибо! Я услышал все, что хотел, поэтому лучше пойду в сад и выкурю сигару! – и прежде чем Генри снова заговорил, Милуорд бодро вышел из комнаты.

Адвокат кашлянул и положил руку на шкатулку с завещанием.

– Вы, вероятно, знаете, сэр Генри, что все основные положения этого документа касаются земли, поскольку все капиталы исчерпаны. Кстати, должен заметить, что законность методов, с помощью которых выдавались займы, могла бы быть оспорена…

– Да, – равнодушно сказал Генри. – В таком деле все средства хороши.

– Разумеется, – продолжал адвокат, – вы наследуете поместье, площадь которого вряд ли уменьшится, однако эти земли, насколько я знаю, заложены мистеру Левинджеру, который держит ценные бумаги в доверительном управлении в пользу своей дочери и которому выплачивается большая сумма в счет процентов с долга.

– Да, я знаю об этом.

– Акхм… тогда, я боюсь, мне нечего больше сказать. Я искренне надеюсь, что вы сможете изыскать средства для выплаты по всем обязательствам – в этом случае мы будем особенно рады действовать в ваших интересах. Кстати, у нас на руках находится небольшая сумма, которую прислал один наш клиент – в счет оплаты долга вашего покойного брата, поскольку выяснилось, что долг был сосчитан неверно. Мы хотим передать вам эту сумму, разумеется – после вычета стоимости наших услуг.

– Разумеется! – воскликнул Генри. – Видите ли, у вас может не быть другого шанса получить свои деньги. Ну, на этом все. Экипаж вас ждет. Доброго дня.

Адвокат пожал ему руку, собрал документы и откланялся. Уже подъезжая к станции, он думал про себя: «Как я рад, что отделался… от этого дела. Оглашение этого завещания – еще более унылая процедура, чем сами похороны. Вероятно, на этом конец отношениям, которые мы поддерживали с этой семьей почти сто лет… Хотя придется еще приезжать сюда, когда будут описывать поместье. Я рад, что сэр Реджинальд не дожил до этого – мне нравился старик и его старомодные манеры… Новый баронет выглядит простовато, хоть язык у него и острый, но мне кажется, его гложет какая-то мысль, да и выглядит он плохо… Ах, как они были глупы, заложив поместье! Нас в этом винить нельзя, мы возражали против этого весьма энергично.

– Тогда, я боюсь, мне нечего больше сказать

Но сэр Реджинальд был абсолютно под властью своего старшего сына – а тот был мошенником. Теперь они нищие, абсолютно и совершенно нищие, они даже не смогут выплатить долги. Я помогал не на похоронах одного человека – я помогал на похоронах целой семьи, причем без всякой надежды на воскрешение и жизнь вечную, как говорят священники… Девица собирается выйти за богача – о, она-то знает, с какой стороны мазать масло на хлеб, и голова у нее на плечах есть. Что ж, хоть это утешает… Итак, Грейвзы – банкроты, с ними покончено, и мне не стоит расстраиваться из-за того, что я не в силах изменить. Вот и станция. Интересно, стоит ли дать чаевые кучеру? Я помню, как он вез меня на крестины старшего мальчика Грейвзов… тогда мы оба были молоды…. Да нет, не стоит: я вряд ли увижу его снова…»