– Я сказал, что женюсь на тебе, Джоанна! – хрипло прорычал Генри. – Зачем мне губить свою и твою жизнь ради других?

– Нет, не женишься! Зачем тебе губить жизнь Эммы Левинджер, твоей матери, твоей сестры? Зачем навлекать позор на себя ради такой девушки, как я? Нет, ты не станешь! Прощай! Отныне и навсегда – прощай!

С этими словами девушка протянула к нему руки, а по лицу ее медленно катились хрустальные слезы.

Генри увидел их – и они растопили его сердце быстрее, чем все слова Джоанны.

– Моя любовь! – прошептал он, привлекая девушку к себе.

– Да… поцелуй мои слезы сейчас, и тогда, что бы со мной ни случилось, я больше никогда не буду плакать!

Миновало несколько дней с той ночи признаний и откровений – и однажды утром Генри проснулся от грохота экипажа и громкого стука в двери «Короны и Митры». Странный трепет пробежал по телу Генри; он встал с постели и захромал к окну. Здесь он увидел, что перед гостиницей остановился старый рошемский охотничий экипаж – длинная повозка с лестницами по обеим ее бортам, предназначенная для перевозки 8–9 человек разом по бездорожью.

– Отныне и навсегда – прощай!

В дверь же гостиницы стучал Эдуард Милуорд собственной персоной, и Генри сразу догадался, что явился он по его душу.

«Что ж, возможно, это и к лучшему!» – мрачно подумал Генри, и тут же душа его наполнилась безотчетным страхом. Что же случилось? Почему Милуорд заявился в гостиницу в такой ранний час?

Через минуту Эдуард уже входил в комнату в сопровождении миссис Джииллингуотер.

– Ваш отец умирает, Грейвз! – выпалил он с порога. – Я не знаю, что с ним – он внезапно рухнул на пол сегодня ночью. Если хотите застать его живым и в сознании – то вам придется поехать со мной. Я взял охотничий экипаж, чтобы вы могли удобно улечься в нем. Разумеется, это была идея Эллен, сам бы я не додумался.

– О Господи! – ахнул Генри и принялся одеваться с помощью миссис Джиллингуотер.

Через десять минут они уже выходили из гостиницы. Генри уложили на тюфяк, положенный на пол экипажа. Он приподнялся и взглянул на открытую дверь гостиницы. Миссис Джиллингуотер была умной женщиной и правильно поняла этот взгляд.

– Если вы ищете Джоанну, сэр, чтобы проститься с ней, это бесполезно – она спит без задних ног у себя в комнате, я ее не могла добудиться. Она будет скучать, да и я тоже, если уж на то пошло, но вы не печальтесь, я ей все скажу.

– Спасибо! Спасибо вам… за все! – пробормотал Генри, и экипаж тронулся.

Путь был неблизкий, дорога – неровная, да еще и размытая недавними дождями, но Генри все равно чувствовал себя странно счастливым – по правде говоря, после всех переживаний последних дней он наслаждался любыми переменами в своем положении. Утро было прекрасное и солнечное, а свежий воздух, который Генри вдыхал впервые за много дней, пьянил его, словно вино. По дороге он узнал от своего спутника все, что можно было рассказать о его отце.

Оказалось, что сэр Реджинальд был нездоров в течение последних двух месяцев, однако большой тревоги его состояние не внушало: просто он редко выходил из дома и не каждый день спускался в столовую из своей комнаты. Однако накануне он выглядел намного лучше и даже пообедал внизу. Около десяти часов вечера он отправился спать и крепко проспал до полуночи – потом раздался отчаянный звон колокольчика миссис Грейвз, все проснулись, бросились наверх и обнаружили, что с сэром Реджинальдом случился удар. Сразу послали за доктором Чайлдсом, и он сказал, что трагический исход может случиться в любой момент. Впрочем, лечение помогло – сознание вернулось к сэру Реджинальду. Он сразу же объявил родным, что настал его смертный час, и что он хочет немедленно увидеть своего сына, после чего Эдуард – по счастью, оставшийся в Рошеме на ночь – был отправлен в Брэдмут за Генри.

Наконец они достигли Рошем Холл, и Генри с трудом выбрался из экипажа. Он настоял на том, что пойдет самостоятельно, но на каменных ступенях один из его костылей поехал вбок, и Генри был вынужден с силой опереться на больную ногу – боль была адской, но зато ему удалось не упасть, и больше он об этом не думал.

В столовой они нашли Эллен, бледную и встревоженную. При виде Генри на лице ее явственно отразилось облегчение.

– Как отец? – спросил Генри.

– Опять лишился чувств, вот только что. Но я очень рада, что ты приехал, Генри! Он постоянно звал тебя. Кажется, сейчас для него важнее всего переговорить с тобой о делах и доме…

В этот момент вошла леди Грейвз, глаза ее покраснели от слез.

– Ты вернулся в дом скорби, мой мальчик! – сказала она, целуя сына. – Несчастная мы семья: смерть и болезни вечно стерегут нас у дверей. Ты очень бледен, мой дорогой, и это неудивительно. Тебе сейчас лучше что-нибудь поесть – все равно твой бедный отец без сознания.

Генри последовал совету матери и поел – вернее, сделал вид, что ест; после этого ему помогли подняться наверх, в комнату напротив той, где умирал его отец. Здесь Генри уселся в инвалидное кресло, которое обычно использовал сэр Реджинальд в последнее время, выходя из дома, и принялся ждать.

Ждать пришлось весь день и всю следующую ночь: сэр Реджинальд не приходил в сознание, и доктор Чайлдс полагал, что вряд ли придет. Как бы Генри ни терзался тоской, как бы ни жаждал проститься с отцом в последний раз, в глубине души он почувствовал некоторое облегчение при этом известии, поскольку предчувствовал (и понял из некоторых фраз Эллен), что отец хотел поговорить с ним о мисс Левинджер.

Однако доктор ошибся; около шести часов утра, почти через сутки после прибытия Генри в родной дом его разбудила Эллен и сообщила, что отец пришел в себя и хочет видеть его немедленно. Генри поспешно перебрался в кресло, и его прикатили в комнату сэра Реджинальда – ту самую Красную спальню, в которой когда-то родился он сам. Верхние половины оконных рам были открыты, и при свете, который проникал сквозь них в полумрак комнаты, Генри увидел изможденную, но все еще величественную фигуру своего отца, лежащего на подушках посреди кровати.

– Здесь Генри, дорогой! – прошептала леди Грейвз.

Старик повернул голову и слабой рукой отвел со лба белоснежную прядь волос, чтобы лучше видеть.

– Это ты, сын мой? – тихо спросил он, протягивая дрожащую руку, которую Генри нежно поцеловал. – Увы, ты видишь меня не в лучшем состоянии… на грани смерти, где ты сам недавно побывал.

– Да, я здесь, отец!

– Благослови тебя Бог, мальчик мой. И слава Ему за то, что ты смог прийти и выслушать мои последние слова, и за то, что я пришел в себя и могу их произнести… Нет-нет, не уходи, моя дорогая, и ты, Эллен… останьтесь, я хочу, чтобы вы все слышали то, что я должен сказать. Генри… ты знаешь о нашем состоянии все. Неправильное управление и трудные времена разрушили его. Виноваты в этом и я, и твой дорогой брат, которого я вскоре надеюсь увидеть… дело дошло до того, что я оставляю вас нищими, даже хуже, чем нищими, ибо впервые в истории нашей семьи мы не можем заплатить наши долги.