Троепольский смотрел в окно.

Весна, согласно календарю, астрономии и паре-тройке народныхпримет, должна была прийти недели три назад, но, видимо, что-то задержало ее впути. Троепольскому всегда искренне было наплевать на весну, зиму, Пасху, Новыйгод, а также климатические и природные условия, так сказать, в общем и целом,но сейчас он напряженно размышлял, что такое могло случиться, почему веснаникак не приходит. Снег было растаял, потом насыпал, потом опять растаял, и теперьогромная мохнатая туча навалилась брюхом на город, и ее могучая спина подперланебосвод и заслонила солнце, и стало темно, как во время затмения. Размытыйгадкой моросью желтый свет фар колыхался над дорогой, колес не было видно, иказалось, будто непрерывной чередой двигаются доисторические чудовища сгорящими глазами.

Очень хотелось пожаловаться Польке на жизнь.

Ты знаешь, сказал бы он, у меня совсем снесло башку. Мнекажется, что это ты во всем виновата, представляешь? И снег сейчас пойдет. Чтотеперь делать? Как жить?

Ты лишился последнего ума, Троепольский, ответила бы она изадрала на лоб свои необыкновенные очки, и откинулась бы на спинку кресла, исладко потянулась. И от ее выгнутой спины, и выступившей вперед рельефнойгруди, и длинных, сплетенных над головой пальцев все моментально встрепенулосьбы у него в голове, и в сердце, и еще где-то значительно ниже, и стало бысмешно и жалко себя.

Захотелось курить, и он негромко спросил у неразговорчивоговодителя:

– Курить можно? Водитель покосился на него:

– Только в окно. Пепельницы нету. Приемник теперь налегал навысокие чувства – разорялся про то, что кто-то ночевал с женщиной любимою, ичто-то из этого вышло неподходящее.

Глупость какая. Тошно от глупости.

Только бы не она. Все, что угодно, господи, но сделай так,чтобы не она. Пусть кто угодно. Пожалуйста. Ну, пожалуйста. Я ведь раньше непросил тебя ни о чем.

Сейчас снег пойдет.

Я никогда не любил ее, господи. Я никого никогда не любил. Явообще не знаю хорошенько, может, я вообще ни на что такое не способен. Такбывает – у кого-то все это получается, а у меня нет. Не получается. Я начинаюскучать и томиться гораздо раньше, чем они, – так уж я устроен. Я не выношурядом с собой никого, я не выношу быт, я не понимаю женских капризов, я ничерта не смыслю в романтике, я даже букеты не могу покупать – секретаршапокупает “лютики” всем моим барышням. Потому что мне наплевать на барышень, на“лютики”, на романтику, на “взаимопонимание”, на “позови меня с собой” и на то,что “они жили долго и счастливо и умерли в один день”. Я ни с кем не хочуумирать в этот самый день, потому что твердо уверен – каждый умирает водиночку, и я не стану исключением!..

От близкого снега, который летел где-то вверху – вот-вотнакроет город, в котором маялся от тоски Троепольский, – ломило голову. Желтыеглаза выныривали из близкого мрака, ослепляли и пропадали.

Господи, я не хочу, чтобы это была она. Не хочу. Не могу.

Если это не она, я снова стану свободным и легким. Мненичего больше не надо, все остальное я могу сам. Этого я не могу, только ты.Помоги мне, чего тебе стоит?

Волна, виденная то ли в Австралии, то ли в Малайзии, вдругвспомнилась ему. Катастрофа, и он – один на многие десятки миль вокруг.

Один.

Вот-вот пойдет снег.

– Здесь куда? Не знаю я домов этих!..

– Направо. За углом еще раз направо. Водитель покосился нанего недоверчиво, как будто всю дорогу читал его мысли и теперь прикидывал, недать ли ему на всякий случай в ухо.

“…И вправду, что ли, машину купить?..”

Вот подъезды, одинаковые, как боль во всех зубах сразу.Федькин крайний, а Троепольский ошибся. Если бы не ошибся, то знал бы, ктоубийца.

Теперь не узнает, несмотря на всю свою браваду.

Он что-то такое заплатил, и, видимо, много, потому чтоводитель стал совать ему деньги обратно, и у него сделалось испуганное лицо.Троепольский оттолкнул руку, которая лезла к нему с деньгами, и выбрался измашины.

Дом нависал над ним, и непонятно было, где кончается дом игде начинается такое же бетонное брюхо тучи.

– Эй, парень!..

Троепольский оглянулся, закуривая.

– Деньги свои забери! Он махнул рукой.

– Парень!..

– Отстань от меня!

– Может, тебя… того? Проводить?

Троепольский помотал головой.

– А то ты… странный какой-то.

– Спасибо, не нужно, – отказался вежливый Троепольский ивошел в подъезд.

“Вид у него странный, надо же!” Он поднялся на нужный емуэтаж, позвонил в нужную дверь, мечтая только об одном – чтобы никого неоказалось дома.

Хлипкая дверка кисельного цвета распахнулась сразу же,словно под ней стояли и ждали, когда Троепольский наконец приедет. – Вам кого?

Тут неожиданно выяснилось, что ответа на этот простой ивовсе не праздный вопрос у Троепольского нет. А, собственно, кого ему? Шут егознает, кого! Какую-то дуру, которая орала, что “всем сегодня Федю подавай, аникакого Феди тут нету!”.

Если бы она сама открыла дверь, Троепольский, наверное, нетак растерялся, но открыл ему какой-то мужик в майке и тренировочных штанах –своеобразная униформа всех жителей всех спальных районов, отдыхающих от дневныхтрудов. Должно быть, этот отдыхал от трудов ночных, потому что было как разутро.

На тренировочные штаны Троепольский имел несколькоустаревший взгляд – он наивно полагал, что в таковых следует бежать кросс, авовсе не лежать на диване, не сидеть за рулем, не идти на свидание, непрогуливаться в парке, то есть не делать как раз того, для чего большинствонаселения их и использовало.

– Простите, – пробормотал Троепольский, оценив штаны подостоинству. – Мне нужно поговорить… с девушкой. Я приходил… несколько днейназад, и здесь была… девушка.

– Какая еще девушка?! – подозрительно спросил мужик ипочесал майку на животе. – Кого тебе надо-то?!

Троепольский моментально раскаялся в слове “девушка” и началчто-то путано объяснять – как он ошибся дверью, как подъездом ошибся тоже, каклифт не работал, и он… Короче, он хотел бы поговорить с женщиной, которая тогдаоткрыла ему дверь.

– Когда открыла-то? – взревели тренировочные штаны, иТроепольский совсем было уж решил, что пропал, но тут штаны снова взревели:

– Натали! Натали!

И в тесной прихожей образовалась давешняя “девушка”, тоже втренировочных штанах и длинной кофте с пуговицами. Троепольский вытаращил глаза– невозможно было бы специально придумать никакую другую Натали, которая так несоответствовала бы этому возвышенному имени.