– Черт!

Так тебе и надо, злорадно подумала Полина.

– Поганец какой! Еще кусается! Полька, он у тебя бешеный!

– Сам ты бешеный.

– Точно бешеный! Чего он меня укусил?!

– А что ты к нему лезешь?

– Я не лезу!

– Дай я посмотрю, – миролюбиво сказала Полина и поглубжезасунула Гуччи под мышку, чтобы избежать повторных недоразумений.

– Да чего там смотреть!

– Кровь идет?

– Идет, – пробормотал Марат расстроенно и снова уставился насвой палец.

Полина тоже посмотрела. Кровь не то чтобы не шла, но даже ине показалась. Синяк будет, пожалуй. Или что-то вроде глубокой царапины отГуччиных зубов.

– Да он тебе даже кожу не прокусил!

– А тебе что, надо, чтобы прокусил?! Я и так весьизраненный, черт побери!

Полина посмотрела – и вправду “израненный”. Три длинныхпореза, неровных и глубоких на руке.

Полине вдруг стало холодно, и она внимательно и серьезнопосмотрела Байсарову в лицо.

– Где это ты так… порезался?

– Да нигде! Это у моей подруги кошка.

– А к ней ты зачем приставал?

– К кому? – хмуро уточнил Марат. – К подруге или к кошке?

Порезы не были похожи на кошачьи царапины – слишком глубокии… серьезны. Вчера у него не было никаких порезов, точно.

Такие порезы вполне можно получить, если ударить в лицочеловека в очках и осколки разрежут кожу.

Человек в очках – это Полина Светлова. Вчера она была вочках, от которых ничего не осталось, только изогнутый пластмассовый остов,похожий на скелет.

– От вас, от баб, с ума сойдешь, – расстроенно пробормоталМарат, все рассматривая свой палец, – кошки, собаки, дети, блин!..

– Это точно, – согласилась Полина.

Словно позабыв о ней, он двинулся в сторону родной конторы,и она потащилась следом, придерживая под мышкой ерзающего Гуччи.

В первый раз в жизни ей не хотелось идти на работу и былострашно от того, что предстояло там сделать.

Может, прикинуться больной? Взять прошлогодний илипозапрошлогодний отпуск? Можно взять еще позапозапрошлогодний – она редкоходила в отпуск. “Отрываться” на сочинском пляже казалось ей занятиемчрезвычайно глупым, а на Лиссабон или Ибицу требовалось слишком много денег.

У нее очень много дел. Очень много важных дел. ЗавтраФедькины похороны, и она должна как-то защитить Троепольского от того, чтопредстоит им всем. И еще кто-то должен защитить Троепольского от племянницы,которую Полина уже тайно возненавидела, – и себя, за то, что ее возненавидела!

Арсения на работе не было. Шарон произнесла какую-тоневнятицу о том, что “они пришли и потом сразу убежали”, и больше от нее ничегоне удалось добиться. Мобильный у него не отвечал, а потом позвонила ВарвараЛаптева.

– Что у вас происходит? – строго спросила она, даже непоздоровавшись. – Я хотела на работу ехать, но меня Иван не пустил. Мы дажепоссорились, – добавила она с необыкновенной гордостью в голосе, и Полина,которой не с кем было поссориться и некому было куда-то ее “не пустить”, совсемрасстроилась.

– Федьку убили, Варь. Ты знаешь, да? И… больше ничего неизвестно.

– Что значит “неизвестно”?

– То и значит. Троепольского три дня продержали в КПЗ, исейчас его на месте нет, и уралмашевский сайт пропал, и вообще… непонятно, чтопроисходит.

– Как пропал?! – ахнула Варвара. Полина объяснила – как.

– Поль, это чушь какая-то! Кто мог украсть у нас сайт?!Враги? Шпионы?

Полина промолчала.

– Приезжай, – велела Варвара. – Посмотришь Мишку, и мыпоговорим.

– А он уже Мишка?

– Он всегда был Мишкой, еще у меня в животе, – отрезалаВарвара. – Приезжай сейчас же.

– Сейчас я не могу, – проскулила Полина. – Троепольскийнеизвестно где, и мне надо еще одну… штуку проверить. Прямо сейчас.

– Какую еще штуку?!

– Понимаешь, – зашептала Полина, оглядываясь на собственнуюраспахнутую дверь, за которой было непривычно тихо. – Я нашла у него в спальнедоговор с Уралмашем, а там…

– Как в спальне? – словно обессилев, прошептала на том концепровода Варвара Лаптева. – Ты что?! Ночевала у него?

Полина поняла, что преступление ее стало достояниемгласности, и пощады теперь не жди. Особенно от Варвары. Поймав в стекле своеотражение, она вдруг отчетливо осознала, что очень напоминает сама себе собакуГуччи: глаза выпученные, лапки дрожащие, на морде – ужас перед жизнью.

– Светлова, ты что?! Опять все сначала?! Сколько это будетпродолжаться?! Ты же все про него знаешь, и он не подходит тебе! Он, чертвозьми, никому не подходит, кроме самого себя! Ты что?! С ума сошла?!

Она сошла с ума много лет назад, когда он брал ее на работу.

Господи, какой свободной, независимой, легкой она тогдабыла! И ничего еще не знала, и презирала полоумных девиц, “упавших в любовь”,как в “омут головой”, и была убеждена, что уж к ней-то вся эта чушь никогда небудет иметь никакого отношения, потому что она умна, у нее есть чувство юмора,которое прикрывает ее, как броня, и вообще ей никто не нужен!

Оказалось, что нужен. Именно тот, кому вовсе никто не нужен.

– Светлова! – позвала из трубки Варвара Лаптева. – Ау! Ятебя жду, приезжай давай.

– А с кем у тебя ребенок? – жалобно проблеяла Полина.

– Как – с кем?! Со мной, конечно. И Иван пока дома.

– Но его же надо… кормить, да?

– Ивана? – уточнила Варвара.

– Ребенка!

– Ну, если его не кормить, он станет орать, – философскизаметила Варвара, – поэтому лучше кормить, конечно. Кстати, если Ивана некормить, он тоже начнет орать. Но это не проблема. Или ты сама собираешьсякормить моего ребенка?

– Варвара!

– Приезжай сейчас же!

– Я не могу! У нас тут черт знает что, я не могу уехать. Мненадо Троепольского дождаться, а он непонятно где.

– Он вернется на работу и позвонит тебе. У него есть твойтелефон. Есть или нет?

Напор Варвары Лаптевой выдержать было трудно, и она этимочень гордилась.

Полина еще раз покосилась на распахнутую дверь ипробормотала жаркой скороговоркой, прикрывая трубку ладонью: