Сглотнув, я отвечаю:

– Это долгая история.

– И как же она заканчивается?

– Убийством.

Она кладет ладонь на мою руку, и какое-то время мы просто лежим.

– Кто такая Орла? – спрашиваю я, вспоминая ее слова из разговора во дворе.

– Моя сестра. Меня посадили за то, что я убила человека, который заставил ее… – Кина замолкает. Ее голос бесстрастен, но в то же время полон боли. – Ее поймали за продажей «Побега» в одной из банд Совершенных. Он подсадил ее на эту дрянь… У них была такая схема: они рекламировали своих девушек как домработниц или уборщиц. Богатые Совершенные готовы были платить пятьдесят монет за один час с такой Безупречной, как Орла. Я встретилась с ее сутенером, мы подрались, он пытался задушить меня, и я вонзила нож ему в шею. Так я оказалась в Аркане.

Я не знаю, что ей сказать, как ей сказать, что понимаю ее, что не считаю ее убийцей. Я просто молча обнимаю ее.

Вскоре Кина засыпает. Я перемещаю детонатор из онемевшей правой руки в левую, едва сдерживая крик от боли при разжатии освободившейся руки.

Я думаю о том, что рассказала мне Кина, о том, почему я сам здесь, о том, что мы готовы на все, чтобы защитить своих близких. Я думаю о Тайко: его потребность видеть меня мертвым подпитывается тем же чувством, которое меня заставило взять на себя вину за преступление сестры, а Кину – убить сутенера сестры.

Я не сплю, я наблюдаю сквозь маленькое окошко в задней стене, как темнеет небо и появляются первые звезды.

Кина просыпается часа через три. Мы слышим, как другие ребята тоже встают и начинают собираться. Когда мы с Киной вместе выходим из камеры Вудса, Малакай ухмыляется мне и подмигивает, отчего я чувствую смущение и гнев.

– Итак, посмотрим, что удалось Поду и Игби сделать с той дверью, – предлагает он.

– Подожди, – окликаю я, – сначала я хочу дать Тайко еще один шанс.

Малакай смеется так, словно я выпалил отличную шутку, но резко замолкает, и улыбка моментально исчезает с его лица:

– Ты же не серьезно?

– Я всю ночь об этом думал. Я не могу позволить, чтобы он умер, так и не узнав правду.

– Правду? Какую правду? Парень совсем сбрендил. Лука, никто не станет тебя винить, если ты просто уйдешь, – умоляет Малакай, но я его уже не слушаю.

Я напоминаю себе о причине моего безумного решения; напоминаю себе, что он ненавидит меня из-за любви к брату. Я думаю о любви к своей семье, о храбрости и честности Кины, когда она решила выпустить других заключенных. «И видишь, как хорошо все сложилось, да?!» – кричит голос в моей голове, но я его игнорирую.

Я иду к камере Тайко и, оглянувшись, вижу, что ребята следуют за мной. Я открываю люк.

Совершенный лежит на кровати, скрестив руки за головой и глядя в потолок. Он выглядит довольным, умиротворенным.

– Пришел убивать меня? – спрашивает он.

Я качаю головой:

– Нет.

– А стоило бы, – отвечает он, ухмыляясь. – Если не ты меня, то я – тебя.

– Тайко, послушай, – говорю я, пытаясь сохранять спокойствие, но не в силах унять выдающую меня дрожь в голосе. – Я выпущу тебя из камеры, потому что иначе ты умрешь. Я не обязан этого делать, я мог бы оставить тебя тут гнить, но не стану. За тобой никто не придет, понимаешь? Там, во внешнем мире, идет война, и до нас никому нет дела, никто не ринется нас спасать. Я знаю, что ты хочешь убить меня, знаю, что стало с твоим братом, и…

При этих словах Тайко резко встает. Подскочив к люку, он просовывает руку и хватает меня за горло, сдавливает большим пальцем трахею, и я моментально ощущаю давление и боль в голове. Сквозь пульсацию в ушах вдруг слышу голос Хэппи:

– Проникновение. Люк закроется через пять секунд, четыре, три…

Я вижу решительный взгляд широких, пристальных глаз Тайко, и на мгновение я уверен, что он не успеет отпустить меня, что люк закроется и во второй раз менее чем за сорок восемь часов мне придется иметь дело с отрубленной рукой, но когда отсчет достигает единицы, Тайко отпускает меня и убирает руку прямо перед тем, как люк захлопывается со свирепой силой, которая ранее отрезала руку Рен.

Я падаю на пол, ловя воздух поврежденным горлом. Ко мне подбегают Под и Игби и хватают под мышки.

Глубоко вздохнув, я чувствую, как во мне поднимается буря гнева. Я снова распахиваю люк и вижу, как Тайко выхаживает по комнате взад-вперед.

– Ты идиот, ты знаешь это?! – кричу я. – Если бы в твоей голове была хоть одна клетка мозга, тебе хватило бы ума вести себя хорошо, чтобы я выпустил тебя, и тогда ты смог бы убить меня прямо здесь.

– Послушай меня, Лука, я убью тебя, так или иначе.

Я захлопываю люк, вопя от отчаяния.

– Предложение еще в силе, – говорит Малакай. – Может, уйдем отсюда наконец?

Я задумываюсь об этом, всерьез задумываюсь, но вздохнув, снова открываю люк.

– Опять ты, – бормочет Тайко, сидя на краю кровати с багровым от ярости лицом.

– Готов вести себя разумно?

– С какой стати? Ты убил моего брата.

Его слова эхом разлетаются по коридору, и я чувствую, как волна шока телепатически проносится между освобожденными заключенными. Малакай присвистывает, но я не обращаю на него внимания.

– Тайко, ты должен выслушать меня – если не выслушаешь и не поймешь, то не выйдешь из этой камеры.

– С чего мне слушать лжеца?

– Я не лгу, Тайко. Я не убивал твоего брата.

Тайко встает, подходит к люку и пристально смотрит на меня.

– Не смей о нем говорить, никогда, слышишь, ты, убийца?

– Тайко, мы уходим сегодня, с тобой или без тебя, выбор за тобой.

– Открой дверь, трус, и тогда посмотрим, что будет.

Я смотрю на Кину – она пожимает плечами. Смотрю на Малакая – и он занимает мое место у люка.

– Эй, крутой парень, – обращается он к Тайко, – дай этому мальчишке фору, а? Так ты выйдешь из камеры, и у тебя будет возможность расправиться с ним в другой раз.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Тайко.

Повернувшись к Кине, Малакай шепчет:

– Умом не блещет, да? – И продолжает, вернувшись к Тайко: – Я хочу сказать, что мы тебя выпускаем и уходим отсюда, а ты даешь нам один день, чтобы убраться от тебя подальше, как в прятки, понимаешь? Играл когда-нибудь в прятки в детстве? Вот то же самое, за исключением убийства. Когда этот день закончится, сможешь убивать, сколько влезет.

Тайко долго размышляет.

– Хорошо, – отвечает он наконец. – Я дам ему фору на один день, но только потому, что он не оставил меня тут умирать.