Я наблюдаю, как Блю ерзает и потирает глаза, и понимаю, что он все больше волнуется.

– Это все ты виноват, – шепчет он, поворачиваясь ко мне боком и глядя на меня искоса.

– Что? – переспрашиваю я, не уверенный, что правильно расслышал.

– Он… он хочет убить тебя, а теперь убьет нас всех, – укоряет меня мальчик тихим, встревоженным голосом.

– Эй, всего пару часов назад ты не хотел уходить из своей камеры. Ты бы так и умер там, – напоминаю я.

– Но я не хочу умирать, – отвечает он со слезами на глазах.

Я вздыхаю:

– Ты прав, прости.

– Твои извинения сейчас не помогут, – говорит Блю, разразившись слезами. – Извинения бесполезны.

– Блю, успокойся, – просит Малакай.

Мальчонка начинает задыхаться, громко вдыхая и выдыхая воздух.

– Я так и умру тут, умру, а потом что? А что потом?! Да ничего! Знаете, за что меня посадили? Я занимался перевозкой наркотиков в разные страны. Мне было девять лет! Я даже не знал, что такое наркотики. Не знал, что они у меня в сумке! Разве это справедливо? Я думал, что у нас каникулы, у меня и моей приемной семьи, я думал… думал, что…

Блю падает на пол, тяжело дыша, и мне кажется, он сейчас потеряет сознание. Обхватив голову руками, он тихонько плачет. Комнату снова накрывает мрачная тишина.

– Я угонял элитные автомобили, в целом на пятьсот тысяч монет, – признается Игби, нарушая все неписаные правила полуночного клуба.

– Пятьсот тысяч монет?! – потрясенно восклицает Акими; ее острые черты лица смягчаются под впечатлением.

– Хм-м-м, – кивает Игби. – Я начинал с «Эон 14-с» и паршивого «Шофер Санрайзис», но жадность рулит: я стал клонировать голосовые подписи владельцев «Вольта» категории 7 и 8 и продавать их разным изворотливым гребаным людишкам. Они переводили зашифрованные монеты в фальшивую компанию, а я перечислял деньги на пятнадцать разных счетов, зарегистрированных как счета сотрудников. Но все счета принадлежали мне. В конце концов, когда гангстеров арестовали, Маршалы отследили деньги и вышли на меня. Я купил родителям дом в городе, но его отобрали, как и все, что у нас было. Я понятия не имею, что стало с моей семьей. Меня запихнули сюда всего через пару часов после ареста.

– «Вольта‑8» – моя любимая модель, – говорю я Игби.

– Круто. Если когда-нибудь отсюда выберемся, черт подери, я украду для тебя такую.

Его слова нас всех рассмешили. Следующим начинает свой рассказ Под:

– Я жил в деревне бездомных у Вертикали «Западное прибежище». Мы жили впятером в двухкомнатной хижине. Без страховки, которую родители не могли себе позволить, стоимость устранения генетического дефекта, вызвавшего мою слепоту, составляла четыреста тридцать девять монет за глаз. Я получил более восьмидесяти пуль за все время, что копался в отбросах на баржах, пережил переохлаждение, пневмонию и грипп «Драйгейт». Я ремонтировал и продавал старую технику, которую выбрасывали Совершенные. А когда меня судили, оказалось, что я занимался кражей государственной собственности, представляете? Они считают, что подбирать мусор, выброшенный другими, – это воровство. Как бы то ни было, к тому времени мне удалось скопить двести семь монет. Я хотел вернуть себе зрение, но сначала нужны были деньги, чтобы выбраться из трущоб. Я хотел пойти в колледж и стать учителем. Из-за системы, из-за того, что мир настроен так, чтобы богатые процветали, а бедные выживали, они забрали все, что у меня было, все, что я накопил, и теперь у меня нет ничего.

Игби кладет ладонь на широкое плечо друга и смотрит на Малакая. Я тоже смотрю на него, ожидая, что он расскажет нам свою историю.

Безупречный поднимает на нас глаза, понимая, что все взгляды устремлены на него.

– Это что, групповая терапия? – фыркает он, встает и, подойдя к кровати, ложится, скрестив руки за головой.

– Когда мне было шесть, – с улыбкой говорит Акими, – я нассала сестре в кровать за то, что она не взяла меня гулять со своими друзьями.

Внезапная смена темы рассмешила всех нас, даже Малакая.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает Кина.

– Я хотела, чтобы мама подумала, что это она описалась, и тогда у нее были бы проблемы, – объясняет Акими. – Мне было шесть, какая, к черту, логика. Единственной брешью в моем плане было то, что сестре-то было семнадцать.

Это рассмешило нас еще сильнее. Блю поднимает голову, вытирая слезы.

– Мой брат накопил денег, работая на вертикальных фермах, и купил себе голографическую камеру, – рассказывает он. – Он не делился со мной. Я ужасно завидовал, что у него были такие потрясающие приключенческие сны, я просил его дать мне попробовать, но он все отказывал. Поэтому однажды, когда он был на работе, я нашел его пароль, нацарапанный на внутренней стороне гарнитуры, вошел в систему и изменил настройки сценариев с порно на ужастики. Ночью он проснулся от страха, совсем голый, и кричал как резаный.

Его история рассмешила нас до слез.

Малакай пытается сдержать смех, утверждая, что мы все уроды.

– Знаете, что ранило меня больше всего, когда я попала сюда? – спрашивает Кина, опуская карие глаза в пол. – Я так и не поняла, кем хочу стать. У меня были амбиции, не поймите меня неправильно, просто я не знала, где и как их применить. Когда ты растешь в Вертикали, у тебя не так уж много вариантов. Мне всегда казалось, что я ждала чего-то, ждала шанса преуспеть в чем-нибудь.

Малакай, видимо, чувствует, что разговор потихоньку возвращается к нему.

– Ладно, – говорит он, поворачиваясь на другой бок, – надо поспать. Бог знает, когда этот психопат вернется.

Похоже, это последние слова, поскольку комната снова погружается в тишину.

Блю уснул, положив голову на плечо Кины. Под и Игби тихо разговаривают, Акими лежит на спине, уставившись в потолок, Пандер подвинула Малакая к стене, чтобы разделить с ним крошечную кровать, а я смотрю на окно в дальней стене, проклиная тот факт, что Тайко засунул нас в эту случайную камеру, а не в мою – там хотя бы есть книги.

Я понятия не имею, сколько времени прошло. Кажется, мы в этой камере уже целую вечность; но полагаю, так кажется только мне – ведь я жду, когда мой убийца определится с выбором казни. Я аккуратно перемещаю детонатор из левой руки в правую, осторожно заменяя на переключателе большой палец другим, и раскрываю онемевшую левую ладонь, не в состоянии сдержать стон от боли.

Мы пока не обсуждали план на случай, когда Тайко придет за мной, но я знаю, что делать. Я скажу ему, что пойду с ним добровольно, не буду сопротивляться при условии, если он отпустит остальных. Даже для меня это звучит до омерзения доблестно, но в данных обстоятельствах это самое простое решение. Почему мои друзья должны умирать из-за меня?

За окном начинает светать, солнце встает с другой стороны Аркана, и я надеюсь увидеть его в зените до возвращения Тайко, но эта надежда рушится, когда дверь медленно открывается.