– Обычный матрос никогда не покинет судно, не получивпрежде свое жалованье. Не стоит делать ничего такого, что бросалось бы в глаза.Все, что нам осталось вытерпеть, – это разгрузка.

– Под угрозой боцманской плети, – мрачно добавилСтрейджен. – Этот человек решительно задался целью испытать мое терпение.Один вид его вызывает у меня желание прикончить его на месте.

– Потерпим его в последний раз, – сказалСпархок. – В городе наверняка полно вражеских глаз. Крегер в письме велелмне прибыть сюда, а потому позаботился, чтобы было кому убедиться, что я за егоспиной не подбрасываю сюда подкрепления.

– В этом-то и есть слабина нашего плана, Фрон, –заметил Стрейджен. – Сорджи-то знает, что мы не простые матросы. Тыдумаешь, он не проболтается?

Спархок покачал головой.

– Сорджи умеет держать рот на замке. Ему заплатили зато, чтобы незаметно доставить нас в Бересу, а Сорджи всегда делает то, за чтоему заплатили.

Капитан вернулся поздно вечером, и судно, подняв якорь,пристало к одному из длинных причалов, врезавшихся в воду гавани. Наутроначалась разгрузка. Боцман пощелкивал плетью лишь изредка, и работа спорилась.

Потом, когда грузовые трюмы опустели, матросы выстроились наквартердеке, где за столиком, на котором лежали расчетная книга и столбикимонет, восседал сам Сорджи. Капитан вручал каждому матросу его жалованье,присовокупляя к нему небольшую назидательную речь. Содержание речи слегкаменялось от случая к случаю, но в основном оставалось неизменным: «Не лезь внеприятности и вовремя возвращайся на борт. Я не стану тебя ждать, когданастанет пора отплывать». Речь не изменялась, а когда Сорджи вручил жалованьеСпархоку и его друзьям – на лице капитана не отразилось ни малейшего намека нато, что эти трое чем-то отличаются от других членов его экипажа.

Спархок и его друзья сошли по трапу с дорожными мешками заплечом, трепеща от предвкушения.

– Теперь я понимаю, почему матросы так буянят в каждомпорту, – заметил Спархок. – Рейс был, в общем, недолгий, а я все-такииспытываю сильное искушение пуститься во все тяжкие.

– Куда теперь? – спросил Телэн, когда они дошли доулицы.

– В Бересе есть трактир, который зовется «ОтдыхМоряка», – ответил Стрейджен. – Говорят, что это чистенькое тихоеместечке, в стороне от портового буйства. Там мы сможем устроить себештаб-квартиру.

Солнце садилось, когда они шли по шумным и смрадным улицамБересы. Дома здесь были построены по большей части из отесанных бревен,поскольку камень редко встречался в сырой болотистой дельте реки Арджун, иказалось, что бревна эти начали гнить еще до того, как их использовали дляпостройки. Везде обильно росли мох и лишайники, и в воздухе стояла стылаясырость, мешавшаяся с едкой вонью из окружавших город мастерских, где жглидревесный уголь. Арджунцы, кишевшие на улицах, были гораздо смуглее своихтамульских сородичей; взгляд у них был бегающий, и даже в походке зевак,разгуливавших по грязным улицам этого уродливого городка, было что-тоуклончиво-хитрое.

Шагая очередной неприглядной улицей, Спархок неслышнопробормотал заклинание и выпустил его, стараясь действовать осторожно, чтобы неспугнуть соглядатаев, которых, он был уверен, здесь немало.

– Ну как? – спросил Телэн. Мальчик достаточнодолго пробыл в обществе Спархока, чтобы распознавать жесты, которыми рослыйпандионец обычно сопровождал заклинания.

– Они здесь, – ответил Спархок. – Я нащупалпо крайней мере троих.

– Они следят за нами? – настороженно спросилСтрейджен.

Спархок покачал головой.

– Скорее можно сказать, что они следят за всеми. Это нестирики, так что они не почувствовали, как я искал их. Пойдемте дальше. Еслиони начнут следить за нами, я дам вам знать.

***

«Отдых Моряка» оказался чистеньким приземистым трактиром,украшенным рыбачьими сетями и прочими предметами морского обихода. Заправлялитам отставной капитан, человек весьма внушительного сложения, и его не менеевнушительная супруга. Они не допускали под своей крышей никаких безобразий ивсякому будущему жильцу, перед тем как взять с него деньги, зачитывали длинныйсписок местных правил поведения. Спархок даже никогда не слыхал о некоторыхпороках, которым запрещалось предаваться в «Отдыхе Моряка».

– Куда теперь? – спросил Телэн после того, как онибросили в комнате дорожные мешки и снова вышли на грязную улицу.

– Назад в порт, – ответил Стрейджен. – Вожакаместных воров зовут Эстокин. Он имеет дело главным образом с контрабандистами иматросами, которые таскают по мелочи всякое добро из грузовых трюмов. У меняесть письмо от Кааладора. Мы якобы должны проверить, заработал ли он то, чтоему заплатили за Праздник Урожая. Арджунцам всегда не доверяют, так что нашепоявление не особенно удивит Эстокина.

Эстокин, чистокровный арджунец, явно родился для того, чтобыстать преступником. Спархок еще никогда прежде не видел лица, которое было бытак явно отмечено печатью зла. Левый его глаз всегда смотрел на северо-восток,отчего Эстокин был косоглаз. У него была редкая всклокоченная бороденка, а кожапокрыта чешуйками какой-то кожной хвори. Эстокин почти непрерывно чесал лицо,рассыпая вокруг себя белесые хлопья, точно небо во время снегопада. Егопронзительный гнусавый голос разительно напоминал гудение голодного москита, инесло от него чесноком, дешевым вином и маринованной селедкой.

– Что, Вимер, Кааладор думает, будто я егообманул? – осведомился он с оскорбленным видом.

– Разумеется нет. – Стрейджен откинулся на спинкуветхого кресла в задней комнате вонючей портовой таверны. – Если б он такдумал, ты был бы уже мертв. Он только хочет знать, не упустили ли мыкого-нибудь, вот и все. Кто-нибудь из местных забеспокоился, когда началипоявляться трупы?

Эстокин скосил на него здоровый глаз.

– Сколько стоят эти сведения? – алчно осведомилсяон.

– Нам было сказано оставить тебя в живых, если будешь снами сотрудничать, – холодно ответил Стрейджен.

– Не смей грозить мне, Вимер! – вскипел Эстокин.

– Я и не грозил тебе, старина. Я просто объяснял, какобстоят дела. Давай-ка перейдем к сути дела. Так кто в Бересе забеспокоилсяпосле Праздника Урожая?

– По правде говоря, немногие. – Холодное обращениеСтрейджена явно внушило Эстокину, что лучше присмиреть. – Был здесь одинстирик, который до Праздника вовсю швырялся деньгами.

– Что он покупал?