Несколько секунд мы с этим живописным квартетом обалдело смотрим друг на друга. Я с удовольствием отмечаю, что они тоже подофигели. Не так в их представлении комерсы выглядят. Карлик даже перестает печатать на ноутбуке. Я поворачиваюсь к ним спиной и иду в направлении главного. Он признаков удивления не показывает, ему по статусу не положено – он же главный. Плюхнувшись в мягкое кресло, я специально шумно выдыхаю ему в лицо перегаром. Ни один мускул не дрогнул. Железный. Железный Шурик, так и буду его называть.

Сидим, молчим, в гляделки играем. С ним очень легко играть в гляделки. Я не могу сфокусировать на нем взгляд. Как будто нет его. Вижу то, что справа и слева, а его не вижу. Нервное, скорей всего, видеть просто не хочу. Или морда такая непримечательная, зацепиться не за что. Вероятно, и то и другое вместе. Его подбешивает затянувшаяся пауза, там шевеление какое-то происходит в центре его пустого лица. Наконец я слышу его неожиданно высокий голос:

– Вы зачем пришли, Виктор? Молчать? А мне сказали, у вас вопрос есть… – Раздраженную фразу он сопровождает жестом, чертит в воздухе маленькой ручкой знак вопроса. От несоответствия его сурового вида, тоненького голоска и маленькой ручки мне очень хочется заржать. Нельзя. Зачем усугублять и так непростую ситуацию? Я еле сдерживаюсь, закрываю ладонями лицо и исподтишка кусаю руку, чтобы не рассмеяться. Боль помогает справиться с приступом смеха.

– Есть, – отвечаю я хрипло, – есть у меня вопрос. А почему здесь, в парке культуры?

– Я родился в маленьком городке, недалеко от Челябинска, – задушевно начинает рассказ Железный Шурик, и голос у него такой лиричный и звонкий, как у Людмилы Зыкиной. – Очень маленький городок, село почти. Вы москвич, и вам не понять, что для провинциального мальчишки означает столица… Лет в четырнадцать я увидел по телевизору передачу про парк культуры и отдыха. Вот это самое место увидел – пруд, счастливых людей, катающихся на лодочках… И так мне сюда захотелось – слов нет передать, как захотелось! Ностальгия, Виктор, детская мечта… С тех пор и провожу здесь иногда встречи. Одним словом, мечты сбываются. А у вас какая мечта была в юности?

Правду ему, что ли, выложить? Как еще подростком на закрытом показе в ЦДЛ посмотрел «Кабаре» с Лайзой Миннелли. Как влюбился в большеглазую американскую звезду и захотел попасть в Америку, познакомиться с ней, добиться взаимности, покорить невиданное, невозможное чудо… Нельзя ему правду – разные мы с ним. У него и так классовая ненависть ко мне, несмотря на то, что он в тысячу раз богаче. А если еще и про Лайзу заикнуться – пристрелит на месте. Лодочка в парке культуры и Лайза – между ними даже не пропасть, они вообще друг друга не видят. Надо соврать что-нибудь политкорректное. Например, так:

– Я космонавтом хотел стать, полететь на Марс и отыскать инопланетян.

– А чего их искать? – одними губами смеется Железный Шурик. – Вот они мы, Витя, сами тебя нашли. Читай, если не веришь.

Он сует мне в лицо раскрытое удостоверение – там что-то про безопасность России написано, и еще генерал-майор, и фамилия какая-то, на «дец» заканчивающаяся – Холодец или Голодец. Я не успеваю прочесть – он захлопывает ксиву, и мне становится жутко. И от грозной ксивы, и от генеральской должности, и от фамилии с окончанием на «дец». Но больше всего – от его смеха. Как человек может смеяться одним ртом? Ни морщинок, ни растянувшихся щек… Совершенно неподвижные злые глаза, и смеется при этом. Фокус какой-то страшный. Я не успеваю переварить этот фокус, а генерал уже подкидывает мне следующий:

– И вообще, Витя, не нужно врать, не хотел ты быть космонавтом. Лайзу Миннелли ты мечтал трахнуть, шлюху пиндосскую.

Откуда они знают? Я ведь только паре дружков школьных сказал. Это тридцать лет назад было. Неужели…

– Откуда вы знаете? – шепчу я ошеломленно, чем вызываю новый приступ страшного смеха у Железного Шурика.

– А мы все о тебе знаем. Работа у нас такая – знать. Хочешь объективку на себя почитать? Не каждому при жизни удается. После смерти, конечно, всем боженька зачитывает, а вот чтобы при жизни… Но ты заслужил, активный ты малый, Витя! Заслужил по-честному. Валентин Михайлович, покажите шустрому молодому человеку его файл.

Карлик спрыгивает с колен охранника и, держа на вытянутых руках ноутбук, смешно семенит к нашему столу. Сюр, морок, наваждение! Генерал-майор в ресторане «Островок», карлик с объективкой, тридцатилетней давности любовь к Лайзе Миннелли… Хочется протереть кулаками глаза и проснуться. Не получается, реальность до того смахивает на бред, что, взяв из рук карлика компьютер, я неожиданно и глупо спрашиваю:

– Чего такой маленький… Валентин Михайлович?

В глазах крохотного человечка мелькает обида. Он беспомощно смотрит то на меня, то на Железного Шурика. Охранники на противоположном конце ресторана вскакивают и наводят на меня пистолеты. Мне стыдно: зачем я так? Он же все-таки человек. «Пристрелили бы они меня, что ли, – думаю тоскливо. – Скорее бы все закончилось».

Ситуацию разряжает генерал, делает успокаивающий жест маленькой ручкой, говорит сурово:

– Валентин Михайлович у нас символ. Вот ты большой, но глупый, а он маленький, но очень умный. Он такой умный, что ты, самонадеянная куча мяса, жира и костей, в подметки ему не годишься. И сейчас ты это поймешь. Читай давай!

Я читаю. Какой же я все-таки мерзкий и подлый человек, оказывается. Впрочем, это меня не удивляет. Человеческая жизнь многогранна и сильно зависит от угла зрения, с которого на нее смотришь. Эти ребята смотрят из ада, из бездны, где нет солнца, любви и нормальных человеческих отношений. Там только тьма, тьма, тьма, непроглядная тьма кругом… Не я такой – они такие. Ну да бог с ними. Удивляет другое: они следили за мной тридцать лет, с восемьдесят пятого года. Подробно знают историю моей несостоявшейся учебы в школе КГБ, упоминают Славика и его антисоветские настроения, в курсе моих проблем с Анькой… Об этом-то кто им рассказал? Даже Женькины слова про Путляндию приводят. Слушают скайп, что ли? Ведь говорил мне кто-то, что слушают. Немало места в справке посвящено разбору двух моих опубликованных романов: небесталанно, утверждают, написано, но очень вредно. Антигосударственно. По итогам из объективки вырисовывается портрет оборотистого жулика, укравшего порядочную сумму денег и злобно гадящего стране, которая ему это позволила сделать. А что? Такая версия тоже имеет право на существование, особенно с их адского угла зрения. С этого угла людей вообще лучше убивать в младенчестве, а еще лучше – не рожать вовсе.

В конце справки идет длинный перечень принадлежащей мне собственности и активов. Всё, гады, подсчитали! И везде.

Я заканчиваю читать и поднимаю глаза на Железного Шурика.

– Теперь понял? – спрашивает он.

– Понял… Нехороший я человек. Правда, нас тут таких, нехороших, пол-Москвы бегают. Ну и что?

– А ты не ерничай, ты ведь действительно дерьмо зажравшееся – вон Валентина Михайловича ни за что обидел.

– Это да, погорячился, – говорю я и протягиваю карлику ненужный уже компьютер. – Извини меня, друг. Ты не маленький, у тебя просто рост небольшой.