– Какой?

– Кинулся под машину – вот и выход, – жестко отвечаю я. – У меня и так сегодня голова кругом от вашего шоу. Пережимаете вы. Дайте сутки отчухаться. Мне еще работать с вами, не убивайте самоуважение до конца – работать не смогу…

Все, сделал что мог. Намекнул, что согласен, но попросил о соблюдении политеса. Их наверняка там, в Конторе, учат не ломать агента резко, при первом же подходе. Резьба может слететь, тогда ни агента, ни новых звезд на погоны. Теперь только ждать…

Железный Шурик вперил в меня отработанный взгляд Железного Феликса и смотрит так уже вторую минуту. А мне легко с ним в гляделки играть. Вместо лица у него – пустота. Главное – изобразить решимость и покорность одновременно. Это сложно, но можно, это истерикой называется. Даже изображать ничего не надо – я уже давно в истерике, с того момента, как в ресторан зашел. Я просто отпущу сейчас себя, и он все увидит, что ему нужно увидеть.

Я отпускаю, и он видит, и говорит что-то, но слов не слышно. Я в истерике…

– …Да очнись ты, Витя, оглох, что ли, совсем? Говорю же, не могу я тебе сутки дать, время не ждет. Два часа – максимум, и то из уважения к твоей творческой натуре. Погуляй здесь по парку, погода хорошая, отойди от наших рож, отдышись. Тем более ты все понял, я вижу. Осталось только себя убедить. Ну, с этим проблем не будет, ты же неглупый парень. Погуляй два часа и возвращайся с новыми силами. Работать нужно.

Я встаю и, не прощаясь, иду к выходу.

– Эй, куда пошел? – слышу голос Железного Шурика за спиной. – Телефон-то оставь.

Возвращаюсь, кладу на стол телефон. Генерал протягивает мне руку, я ее пожимаю, а он, глядя мне в глаза, медленно и с удовольствием произносит:

– Вася, ты прогуляйся с Виктором, проследи, чтобы его никто не обидел случайно. Он кадр ценный, нам с ним еще долго жить вместе.

К нам подходит один из двух охранников в темном костюме, и только тогда Железный Шурик разжимает руку. Я снова поворачиваюсь и иду к выходу. И выхожу. С Васей – это плохо, но живой и не подписав бумаги. Это хорошо.

Дети кормят зерном уточек в пруду, последняя травка зеленеет на бережку, солнышко блестит осенними теплыми лучиками перед затяжной непогодой. Как же прекрасен мир, просто жить в нем – счастье. Гусеницей, бабочкой, человеком – какая разница. Я иду к скамейке на деревянной набережной маленького водоема, сажусь и несколько минут смотрю на уточек, на детей, на воду, солнце и траву… Простые радости замечаешь, когда непростых не остается. Непростые люди придумывают себе сами, а простые Бог дает. Какой же я тупой? Разве может человек лучше Господа придумать? Всю жизнь не так жил, себя обманывал. Но ничего, я исправлю, вот прямо сейчас… Поздно! Оборачиваюсь и вижу в трех шагах позади себя молодца из ларца Васю. Он не даст исправить. Он – моя непростая радость, и придумал я ее сам. Может, убежать? Куда мне с моими прокуренными легкими и ста двадцатью килограммами живого веса? От него не убежишь… И от себя тоже. Ладно, это волка ноги кормят, а меня – голова. Неужели не придумаю чего-нибудь? Что, если поиграть с ними в их дьявольские игры? Обвести вокруг пальца черта – это даже круто! Допустим, так: подпишу бумажку, раскручусь с их помощью, продам по-тихому то, что они мне оставят, еще подзаработаю бабла, а когда кипеж в восемнадцатом начнется – кину их. Лучше предварительно смотавшись за границу. С баблом и без паспорта можно смотаться. «Так, мол, и так, – скажу, – заставила меня кровавая гэбня шантажом и подлостью подписать бумажку о сотрудничестве, но в душе я был всегда против. Не они меня использовали, а я их». – Неплохой вариант с первого взгляда. Такое заявление, помимо прочего, повысит мою капитализацию как писателя. Любой скандал повышает, а уж такой… Только зачем я себя обманываю? Всю жизнь обманывал, договаривался сам с собой, между струек проскакивал… Скакал, скакал и доскакал. До сегодняшнего дня. Заставят они меня за два года подлость какую-нибудь совершить. На друзей стучать или чего похуже. Дерьмом замазывать – это они умеют. Профессионалы. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Была птичка певчая, стал дятел лубянский. Получается, выхода нет. Не смогу я дятлом быть, а не быть дятлом не позволят. Вот он, гамлетовский вопрос – «быть или не быть?». Еще вчера он казался далеким, литературным, абстрактным, а сегодня стоит передо мною в полный рост и не дает прохода. Жить не дает.

Ладно, буду решать, никуда не денешься. Сейчас встану, пойду по знакомым с детства дорожкам и буду решать. Я встаю, иду, в двух метрах за мной движется Вася – тень Железного Шурика. У Гамлета тень отца, у меня – тень генерал-майора тайной службы. Ничего не поделаешь, такие нынче времена. А вопрос все тот же – «быть или не быть?». Хорошо… Надо мыслить, надо задавать себе правильные вопросы. Правильный вопрос – три четверти ответа. Так меня Славик в детстве учил. Проблема в том, что очень страшно задавать правильные вопросы. Не любят этого люди, лишь в самом крайнем случае задают. Ну что ж, сейчас самый крайний и настал. Задам. Вот такой, например: «Ради чего мне быть?» Первое, что приходит на ум, – дети. Женька, допустим, выросла, а Славке еще ой как пригожусь. С другой стороны, зачем ему папка-дятел? Что я смогу ему дать, кроме денег? Вырастет – презирать ведь будет. И меня, и мои деньги. Кстати, о деньгах. Ради них тоже вроде стоит быть. Можно их, конечно, презирать, но и без них никуда. Женьку доучить нужно, а Славку – выучить. Непонятно, плюс-минус получается. Может быть, Анька? Ради нее? Контора сказала, что она меня любит. Контора не ошибается. Да и я ее тоже люблю. Только плохо все у нас… Непоправимо почти. Ей и с бабочкой грозной жить душно, а уж с дятлом – совсем невыносимо станет. Мама? То же самое почти. Мама у меня жесткая и доктринер к тому же, узнает – проклянет. Отец? Вот отца жалко. Добрый он и мягкий – все простит, все поймет, переживать только сильно будет. Но есть мама – главный человек в его жизни, и младший брат, и внуки. Есть смысл помимо меня. У всех он есть: у отца – мать, у матери – отец и внуки, у внуков, моих детей, – манящая и кажущаяся бесконечной жизнь впереди. У брата – своя семья и свои заботы. У Аньки – дети. Анька… Дурак я, сам все испортил, по молодости. В начале нашей большой любви она и поголодала бы со мной, если нужно. Придумал я себе, что в бабочку необходимо из гусеницы превращаться. Стихи бы лучше писал, жил, творил в полный рост, а не в дерьме копошился. Теперь не поправишь. Теперь без меня обойдутся.

Любят меня еще по зову крови и былым воспоминаниям добрые родственники, но все про меня знают. Скрывают свое знание под обтекаемой формулировкой: Витя, конечно, сложный человек, но… Может, друзья? Может, ради них? Есть у меня несколько настоящих. А вот их как раз и придется сдавать. Не будет у меня скоро друзей, кроме… Железного Шурика. И вообще, по большому счету у них такое же ко мне отношение: Витя, конечно, сложный человек, но… Терпят из-за совместного бурного и веселого прошлого.

Вот что значит правильный вопрос себе задать – сразу всё ясно! Смешно… Выходит, Железный Шурик с Конторой почти ни при чем – так, всего лишь катализатор накопившихся проблем. Мне и без Конторы, получается, жить незачем. Смешно и грустно. До слез, до перехваченного дыхания и остановившегося сердца грустно. Просрал. Я свою жизнь просрал. Сам.