Она плакала, а я обнимал ее.

Мне было ее очень жалко, потому что… я не знал почему. Но ей было плохо, и мне тоже было не очень хорошо.

Сигарета в моей руке полностью истлела, и я осторожно отодвинулся, чтобы выкинуть ее окурок в банку, которая стояла на подоконнике.

Фред тут же отстранилась от меня.

– Извини.

– Все в порядке.

– У меня очень красные глаза?

– Да, – ответил я. – Надо умыться холодной водой. Тогда кровь отольет от лица.

Фред кивнула, и мы вернулись в квартиру.

Она закрылась в ванной, а я вернулся на кухню, чтобы отмыть духовку. Но я почти ничего не успел, потому что она подошла ко мне и снова взяла меня за руку. На этот раз Фред повела меня в комнату.

Усадила меня на пол рядом с собой (все сидели на полу на подушках) и вручила стакан, в котором плескалась вишневого цвета жидкость.

– Сангрия, – сказала Фред.

Я отпил немного. Оказалось, что сангрия – это очень вкусно, в отличие от рома с кока-колой.

Потом кто-то взял гитару и начал ее настраивать. Когда в музыкальном инструменте нарушается строй или лад, и он начинает звучать не так красиво, как должен, говорят, что он расстроен. И про людей часто говорят, что они расстроены. Разница в том, что настроить гитару гораздо проще, чем человека.

Парень, который ехал с нами в поезде, начал петь. Не слишком хорошо, но и не плохо. Он пел песни про эльфов из мира Средиземья и еще про что-то, только я не вслушивался в слова.

Потом гитара перешла к девушке, которая пела веселые песни, сбивалась, не всегда попадала в ноты и очень много смеялась. Мне она понравилась.

Потом пели и другие. Когда мне предложили сыграть на гитаре, я отказался. Я не умел играть на музыкальных инструментах, и мне вдруг стало от этого грустно. Я всегда любил музыку, но никогда раньше не думал о том, что могу сам играть.

Оказалось, что многие умеют играть и петь. А я не умею. Никогда не умел.

Почему?

Музыка нужна, чтобы выразить внутренние порывы. Эмоции, чувства, мысли.

А ведь я тоже хочу выражать что-то: свои эмоции, чувства и мысли. Их так много. Так много.

Особенно сейчас. Сегодня. В эту минуту. В этот миг.

Я так ярко и полно осознал, что я это я. Что я не абстракция, я человек. Я дышу, чувствую, говорю, осознаю, вижу, слышу, воспринимаю, мыслю, осязаю, двигаюсь. Я не просто биохимическая машина, запрограммированная генами.

Я нечто намного большее.

Я здесь, в этом месте и в это время, я нахожусь в этом моменте, в этом сейчас, и нет больше ничего другого.

Так, в компании почти незнакомых людей, я впервые осознал себя. Я был собой. Это было больно, это было сильно. Еще слишком сильно для меня.

Все остались сидеть, а я сказал, что хочу спать. Тогда меня уложили на один из двух диванов.

Я слишком устал, чтобы быть с кем-то. Чтобы быть кем-то.

Но это продолжится завтра. Послезавтра. И дальше, и дальше, и дальше.

Я лежал под одеялом и слушал, как остальные разговаривают и смеются.

Я был так далеко от всего знакомого. Так далеко. И так близко к чему-то новому.

К чему? Я пока не знал.

Я не хотел возвращаться. Но оказалось, что идти некуда. Очередной последний рубеж пройден.

Сколько их еще будет?

Утром я проснулся от будильника.

Было уже совсем светло. Все спали, причем некоторые на полу. Я убрал с пола стаканы, тарелки и приборы, помыл все и только тогда попил какао. После этого оделся и разбудил Фред, чтобы она закрыла за мной дверь.

– Спасибо, – сказала она.

– За что?

– За то, что послушал меня.

– Я ничего не сделал, – сказал я.

– Сделал.

– А можно записать твой номер телефона? Ничего такого, просто…

– Да, конечно. Давай я сама запишу.

Я протянул ей смартфон, и Фред вбила свой номер.

– Тогда пока, – сказал я.

Фред обняла меня на прощание.

Я быстро отстранился и ушел.

С серого неба падала вода, а я бежал, чтобы вернуться в свое родное и привычное никуда.

Я не готов был ощущать себя. Поэтому я бежал.

До самого метро. Только там я смог отдышаться.

На вокзале я сел в зале ожидания и достал смартфон, чтобы купить билет.

Подходящий мне поезд уходил в 14:10.

Мне пришлось сидеть еще два с половиной часа. Я читал «Франкенштейна», периодически поглядывая на часы.

В какой-то момент ко мне подсела очень смуглая девушка в немного порванной одежде. Пахло от нее не очень хорошо.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – сказал я.

– Ты только не прогоняй меня сразу, я не плохой человек, правда… Но у меня украли телефон. Можно мне позвонить с твоего?

Я пожал плечами. Конечно, мне говорили, что вступать в контакт с незнакомыми людьми неправильно, но ведь у нее украли телефон.

– Пожалуйста, – сказала она и протянула ко мне руку.

Чтобы она не касалась меня, я тут же протянул ей смартфон.

– Я на две минуты, – сказала девушка и отошла немного, чтобы поговорить.

Пока она говорила, я читал. Только говорила она слишком долго.

Я посмотрел вокруг, но девушки нигде не было. Тогда я встал и прошелся по залу ожидания.

Девушку я не нашел. Я побоялся обращаться к полицейскому, потому что он мог спросить, почему несовершеннолетний человек с московской пропиской находится на Московском вокзале один.

Поэтому я вернулся в зал ожидания и просто сидел. Читать я не мог. Сосредоточиться не получалось.

А в 13:40 объявили посадку на мой поезд.

Я сразу же зашел в поезд и сел на свое место. Обратно я тоже ехал в плацкарте, и на этот раз я не забыл оплатить постельное белье.

Было очень обидно, что у меня украли смартфон. Это был последний подарок родителей, и я хотел бы написать Фред. Я вспомнил, где я видел цветок, изображенный на ее плече.