С неба падала вода, и мы пошли к автобусной остановке очень быстро. Мне предложили сигарету, и я закурил.

Мы сели в автобус, доехали до «Приморской», а потом долго ехали в метро. В вагонах почти никого не было, и мы смогли сесть.

Я не слушал музыку, но Фред, сидевшая рядом, дала мне один наушник.

Обычно я не слушаю чужую музыку, как не ем чужую еду. Музыка еще важнее, чем еда. Музыка – это гармония в мире хаоса, и я всегда любил только свою музыку. Только ту музыку, которую нашел сам.

Но сегодня… почему бы и нет?

В наушнике тихо заиграла волынка, а потом приятный женский голос начал петь. Мелодия была медленной и немного печальной, а язык оказался мне незнаком.

– Что это? – спросил я.

– Фолк. Шотландская группа.

– А название?

Она поднесла к моему лицу mp3-плеер. Там высветилось название. Capercaillie.

– Спасибо.

И мы замолчали.

Обычно я не слушал музыку, где присутствовал вокал, потому что он сбивал все настроение, но фолк мне даже понравился.

Мы пересели с зеленой ветки на синюю и поехали на «Парк Победы». Все это время мы с Фред сидели рядом и слушали музыку.

А потом мы долго шли по Бассейной улице вдоль громадной Российской национальной библиотеки, а потом завернули на Новоизмайловский проспект и снова шли, шли, шли.

Вода перестала падать, и сквозь клочья облаков засветили тусклые городские звезды. Я смотрел вверх и искал знакомые созвездия. Поскольку видно было плохо, я почти не преуспел в этом деле.

Я увидел Орион, Гончих Псов и Кассиопею.

Орион снова появился на небе после полугодового перерыва.

Здравствуй, старый друг.

В какой-то момент Фред подергала меня за рукав:

– Земля вызывает Алекса, прием.

– Алекса? – удивился я.

– Ну да, – она улыбнулась, – Ты что есть будешь?

Это был сложный вопрос.

– Что угодно, – ответил я, хотя это было не так.

– А пить? Или тебе нельзя?

Я пожал плечами.

– Ладно, придумаю что-нибудь. Иди в квартиру с Джорджем и остальными, а мы в магазин.

И она с двумя парнями пошла в магазин, а пять человек, включая меня, зашли в подъезд.

В квартире мы разделись и повесили свои куртки в прихожей. Вещей было очень много, обуви тоже.

Старая однокомнатная квартира показалась мне довольно уютной. Грязно не было, на стенах висели разные плакаты, распечатки, на выцветших обоях виднелись разные надписи и рисунки.

– Это Алекс, – Джордж выставила меня вперед перед очень высокой девушкой, – Мы его вчера встретили в поезде. А это, – она указала на девушку, – Маша. Хозяйка квартиры.

– Спасибо, что разрешили остаться у вас, – сказал я.

– Да все ок, – Маша махнула рукой и улыбнулась.

Часть людей ушла в комнату а часть осталась на кухне. Я тоже остался на кухне, потому что увидел в раковине много грязной посуды и решил ее помыть.

Средство для мытья посуды отличалось от нашего, а губка была такой старой, что мне было немного противно к ней прикасаться. Но все же я занялся делом.

– Эй, Алекс, – кто-то подошел сзади. – Ты чего делаешь?

Я обернулся и увидел Машу, хозяйку квартиры. Я не спутал ее ни с кем другим, потому что она была выше всех.

– Мою посуду.

– Да не надо. Я завтра сама помою.

– Мне не сложно, – ответил я.

– Да ты, блин, идеальный гость, – она засмеялась.

– Просто мне не нравится грязная посуда.

Я мыл посуду, а остальные сидели в комнате. Слышно их было плохо из-за шума текущей из крана воды, но я слышал, что они смеялись.

На меня накатывало умиротворение. Прибоем. Волнами. Я никогда раньше не думал о людях как о живых существах, которые мыслят. Нет, конечно, я это знал. О том, что у каждого из нас есть свой генетический код, свой фенотип, свои привычки, чувства и идеалы. Но все же люди казались мне просто составными частями чего-то другого. Деталями, которые вращают мир. Например, учителя и ученики – это часть школы, ее клетки, ткань, органы. А сама школа была организмом.

Но сейчас что-то изменилось.

Я почувствовал.

Пока я не мог сформулировать, что именно произошло, но что-то изменилось. Во мне или в мире. Или и там и там.

Раньше я прятался в своем мире, состоящем из музыки, стихов, книг, но в том мире не было меня самого. Или, наоборот, меня там было слишком много.

В том мире во мне не существовало границ, поэтому я становился одновременно всем и ничем.

У меня были глаза, но я сам казался себе одним гигантским глазом. Я видел все и не видел ничего. Я был слепым, я становился слепым десять тысяч раз, когда люди хотели, чтобы я видел.

Но никто не мог заставить меня видеть. Невозможно научить человека зрению насильно раскрывая ему глаза.

Он должен открыть глаза сам.

Я помыл посуду, которая стояла в мойке, потом начал мыть сковородки и кастрюли, которые оставили на плите. Потом протер кухонный стол.

Периодически на кухню кто-то заходил и звал меня в зал, но я отказывался. Я хотел побыть один. И я хотел убрать грязь. Всю грязь.

Когда я принялся за очистку плиты, пришла Фред. Она взяла меня за руку и повела в прихожую.

– Надевай куртку, – велела она, и я надел.

Она тоже оделась, мы надели какие-то старые потрепанные тапки и вышли в подъезд. Фред дала мне сигарету, и мы закурили.

– Разве в подъездах сейчас можно курить? – спросил я.

– По фиг, – ответила Фред и прикурила сначала мне, потом себе, – Как твоя поездка?

– Плохо. Папа не обрадовался. Оказалось, что у него есть дочь. Как в каком-нибудь сериале.

– О-о. Жесть какая. Значит, ты не останешься жить в Питере?

Я помотал головой.

– Я тоже не очень хорошо съездила, – она шмыгнула носом.

Я молчал, не зная, что сказать или спросить, тогда Фред сама продолжила:

– Приехала к своей лучшей половине.

– К кому?

– У меня отношения на расстоянии, – она снова шмыгнула носом, – Были.

– Были?

– Ага. Я приехала, а оказалось, что… там уже… – Фред вытерла глаза свободной от сигареты рукой, – Другие отношения.

И она заплакала.

Я оцепенел. Что я должен сделать?

Тогда я поступил так же, как Влад вчера. Похлопал ее по плечу. Но Фред выкинула сигарету на пол и обняла меня, уткнувшись в плечо.