Воронцов так и не понял, зачем они атаковали эту деревню. Он не знал, что, пока они атаковали пулемётчиков и резали друг друга в домах, колонна миновала поле и втянулась в лес юго-восточнее деревни. Потому что немецкий заслон внезапно покинул свои окопы и отошёл куда-то юго-восточнее, в лес.

Тем временем немцы, выбитые из домов, начали миномётный обстрел. Но, пока в котле полевой кухни была лапша, никто на взрывы мин в центре деревни особого внимания не обратил. И только когда на дальнем конце улицы появилась цепь, командиры начали собирать своих людей и расставлять пулемётчиков.

Кудряшов взял из рук Воронцова пустой котелок, подбежал к кухне, растолкал бойцов и наполнил оба. Защёлкнул крышки, сунул в «сидор» – про запас.

– Докторшу надо подкормить. И ребят. Голодные. Зуба только жалко. – Он потрогал грязным пальцем зуб и спросил Воронцова: – Как думаешь, Сашка, приживётся?

– Приживётся. Только языком его не трогай.

– Это очень трудно. У нас на Енисее, когда цинга была, выпавшие зубы вставляли на место и – ничего! Прирастали. А то ж меня, беззубого, девушки любить перестанут.

Пули уже рыскали над головой и по снегу, выбрасывая наружу серую исподнюю грязь с кусочками блёклой прошлогодней травы.

Немцы обходили их с трёх сторон. Стало ясно, что в деревне не удержаться. Да и незачем было удерживать её, эту безвестную деревушку, случайно попавшуюся им на пути. Правда, тогда бы они не захватили кухню. Но дело сделано: колонна более или менее благополучно миновала деревню, каша съедена, так что можно и уходить.

– Зуба жалко, – переживал Кудряшов, размашисто шлёпая по мокрому крупяному снегу рядом с Воронцовым. – Ладно, хоть макаронов наелись. А за зуб я им ещё припомню…

– Крупёнников! Крупёнников! Быстрей давай своих в прикрытие! А то перебьют сейчас всех! – Это капитан кричал лейтенанту, указывая дымящимся автоматом куда-то за угол дома, где тем, видимо, предстояло занять позицию.

Слава богу, их в заслон не оставили. И Воронцов толкнул Кудряшова в проулок:

– Уходим, Савелий! Быстро! Туда!

Ночью, в беспорядочном потоке людей, бегущих на восток, к Угре, Галустян-Гордон отыскал Профессора и сказал ему:

– Пора.

– Что с вами, товарищ боец? Вы ранены? – В глазах Профессора ещё не растаял ужас прорыва через большак и того, что произошло потом, когда они, штабная группа, бежали по узкой длинной полянке к лесу, прямо на пулемёты.

Профессору хотелось поскорее добраться до Угры, где, как предусматривал план операции на прорыв, их уже должны были ждать передовые части 43-й и, возможно, разведгруппы 49-й армий. Именно об этом, подбадривая всех, постоянно твердил командарм. Хотя, анализируя ход последних событий, Профессор уже не верил в то, что к ним кто-либо пробьётся из-за Угры. Немцы слишком прочно оседлали этот берег и все ближайшие рубежи, необходимые для удержания «котла» в зоне своей обороны. Он понимал, что именно это сейчас и происходит: удержание и уничтожение. Но ударная группа армии, видимо, вопреки расчетам немцев, вопреки тому, о чём с уверенностью твердил Старшина, всё-таки прорвалась и теперь довольно быстро и почти без помех движется в назначенный район. И, кто знает, может, генерал Голубев, командующей 43-й армией, уже ждёт их на отбитых плацдармах? Кто знает… Тогда, действительно, – спасение! Избавление! Сразу ото всего. И от блокады. И от голода. Он видел, что делает голод с армией. Молоденькие медсёстры в госпиталях и медсанбатах падали в голодные обмороки. Прямо во время операций. К счастью, его продовольственный паёк оставался таким же, каким был в Износках. Видимо, об этом распорядился сам командующий. Главное, о чём он теперь думал больше всего, если они всё же прорвутся, он освободится наконец от власти Старшины. От этого чужеродного зверя, выскочившего невесть откуда и прочно ухватившего его своими цепкими когтями. От всех обязательств перед ним. Но что тогда делать с его напарником и связником? Он ведь всегда рядом и вооружён. Всегда ходит с винтовкой. И, видимо, очень метко стреляет. А может, с ним попробовать договориться? Договориться… Конечно, договориться! Этот молодой человек, конечно же, не хочет умирать за чужие интересы. И, возможно, тоже втянут в эту историю против своей воли. О, Профессор видел, и не раз, как война и обстоятельства скручивают волю человека, заставляют его безропотно делать то, что противно его убеждениям, натуре, долгу. Он и сам ведь… Проклятая война…

– Давайте я вас перевяжу. – И Профессор толкнул Галустяна-Гордона в сторону, стараясь вытолкнуть из колонны, подальше от посторонних глаз и ушей.

Но их уже никто не видел и не слышал. Потому что бег, стремление вперёд, желание вырваться из гибельного круга, – это целиком поглощало сейчас людей, продолжавших своё движение в гудящей и хрипящей колонне, только это. Никто даже не мог и предположить, что среди них, столько переживших в минувшие недели, избежавших смерти от голода, морозов, тифа и огня противника, и жаждущих теперь в своём стремлении только одного, могут быть и другие люди. И их жажда может быть иной. Хотя такой же сильной.

– Я слышал, что генерал здесь… – сказал Галустян-Городон.

– Говорите тише. И ни в коем случае не произносите его имени. Нас могут услышать. Неужели вы этого не понимаете? – В голосе Профессора чувствовалось раздражение.

– Что вы так трясётесь, Профессор. Спокойно! Вы всего лишь должны подтвердить, что командующий здесь. И уточнить, где именно. Вот и всё, что от вас требуется.

– Да, он здесь. Я шёл рядом с ним. Разговаривал.

– Он ранен?

– Да, ранен. В спину. В лопатку. Пулей. Но неопасно.

– Направление движения?

– То же, что было и первоначально. Варианты возможны только в том случае, если соседняя сорок третья армия не выполнила своей задачи и не пробилась на западный берег Угры.

– Сорок третья стоит на месте. Это – чтобы вы знали. И не мучили себя иллюзиями.

– То есть вы хотите сказать, что плацдармы для выхода не захвачены?

– Не захвачены. Их не существует. И значит, маршрут движения штабной группы будет изменён. Вы сами об этом сказали только что. Вам он известен?

– Нет, я его не знаю. Командующий надеется, что плацдармы отбиты и там нас ждут.

– Там нас ждут…

Усмешка Гордона покоробила Профессора и он сказал:

– Да, именно так. Там нас ждут. И вас, между прочим, тоже.

– Да, да… Но там нас не ждут. Вот в чём штука, Профессор. Немцы заперли выход наглухо. Мышь не проскочит. Разузнайте маршрут очередного перехода и сразу же сообщите мне. Следующая встреча утром, – сказал Галустян-Гордон, и это прозвучало как приказ. – И постарайтесь, Профессор, как можно быстрее разнюхать новый маршрут. Хотя бы возможный его вариант. Мы должны действовать на опережение.

Профессор мгновенно отшатнулся от первоначального намерения договориться с напарником-связным. Не те обстоятельства. Надо помалкивать.