Они скрестили клинки, отвели их, потом замахнулись, будто пьяные, каждый пропустил удар по два раза, а потом Тау опустил меч на шлем Дженго. Тот покачнулся, и Тау ударил его снова, на этот раз сильнее. Дженго припал на колено, и Тау занес над ним меч, готовясь нанести «смертельный» удар. Дженго выставил свой деревянный клинок как раз вовремя, чтобы его заблокировать, а потом откатился в сторону и вскочил на ноги.

Тау не дал ему передышки, и после обмена ударами Дженго уже не смог защититься. Тау обрушил меч ему на плечо, а после, когда Дженго с криком боли отскочил, ударил его по шее. Дженго издал странный высокий звук и упал. Тау двинулся вперед, чтобы добить, вынуждая Анана присудить ему победу.

Разгоряченный, с колотящимся сердцем, но ощущая свой триумф, Тау вскинул руки и закричал, поворачиваясь к зрителям. Лицо залилось краской – это была его первая победа в Исиколо. Вокруг все молчали. Они не собирались поздравлять его с преодолением этой маленькой преграды. Тау опустил руки и с силой вложил меч в ножны. Да станут они пеплом, подумал он. Он победил, сражаясь нерабочей рукой. Он победил.

Анан ответил Тау легким кивком.

– Хадит, теперь ты с Тау. Удуак, ты с Яу. Чинеду, ты с Дженго.

Тау скорчил мину и вышел против Хадита. Его минута славы завершилась так скоро, что он не успел даже утереть пот со лба.

– В бой! – приказал Анан, и Тау подчинился. И в этот день, и в следующий, и в тот, что после, и потом.

Жаркие утра перетекали в раскаленные дни, чтобы раствориться в душных ночах, а тело Тау тем временем превращалось в одну сплошную рану. Случались дни, когда он просыпался таким одеревеневшим, что был вынужден скатываться с койки на пол и лежать там, стараясь расслабить мышцы, чтобы суметь встать на ноги. Зато теперь он в самом деле стал побеждать.

Получалось медленно, и каждый поединок становился для него настоящей битвой, но главное, что Тау начал побеждать остальных и во время регулярных занятий. По утрам же, на дополнительных, у него более-менее получалось выигрывать только у Дженго, но и только. Особенно тяжело было с Удуаком, драться с которым, как Тау был вынужден признать, он просто ненавидел.

А однажды Дженго не явился на утреннее занятие. Как не пришел и на следующее. Остальные четверо косо смотрели на Тау, будто это он был виноват в уходе Дженго.

Спустя один лунный цикл Джавьед пришел посмотреть на их успехи. Он давно уже не посещал и трети регулярных занятий, а на утренних не бывал вовсе. Анан, когда его об этом спросили, ответил, что сначала важно избавиться от вредных привычек и приучить посвященных к новой жизни в боях. А по итогам предварительной работы, считал Джавьед, посвященные должны будут увидеть пользу своей сосредоточенности на занятиях. Поэтому они удивились, увидев его так скоро.

– Чешуй, стройся! – скомандовал Анан. – Умквондиси здесь.

Тау построился вместе с остальными, и Джавьед стал прохаживаться вдоль шеренги, оглядывая их сверху донизу.

– Вы – моя пятерка, – сказал он. – Вы – те воины, которые станут моим величайшим творением. Вы станете Ихаше и будете моим наследием. – Никто не произнес ни слова. – Я многим из вас говорил, что цена величия – это время. Остальные в моем Чешуе тоже отдают свое время. Отдают свой труд. Но вы отдаете больше, вы трудитесь усерднее. Вы станете лучшими. Таков естественный порядок вещей и тайный путь к величию: больше вкладывай – больше получишь.

Джавьед стоял по центру шеренги. Он находился прямо перед Тау, словно обращался к нему одному.

– Однако знайте, ваше место за вами не застолблено, – сказал им Джавьед, сказал Тау. – Вы можете и будете заменены, если вас превзойдут. Но если удержитесь здесь, то узнаете за один цикл в Исиколо столько же, сколько Индлову узнают в цитадели за три. Вы – Меньшие, но вы будете сражаться не хуже Вельмож.

Тау выпустил воздух, который, сам того не заметив, задержал в легких. Это было то, что ему требовалось. Все, чего он хотел.

– Знайте это, – продолжил Джавьед. – Успех приходит лишь благодаря целенаправленным усилиям. Каждый день должен даваться вам тяжело. Дни без боли не дают вам развития. Дни без развития – это дни, когда вас догоняют те, кто позади. Тогда у ваших врагов появляется надежда. Надежда на то, что, когда они встретятся с вами в бою, у них будет достаточно сил, чтобы вас прикончить.

Джавьед вынул свой кинжал Стражи. До этого Тау не замечал, что тот носит его при себе. Лезвие из драконьей чешуи было чернее самой темной ночи. Оно выглядело так, словно кто-то сорвал ткань мироздания и забыл ее заменить, оставив лишь ничто.

Джавьед воздел его над головой.

– В те дни, когда вы не достигаете прогресса, вы открываетесь клинку, что вспорет ваш живот; ножу, что вонзится вам в сердце, и топору или копью, что отнимет вашу жизнь. Только если каждый день будет даваться тяжело, вас минует неудача. Каждый день должен делать вас сильнее. Ибо именно в горниле тяжких дней надежда становится силой.

Джавьед сделал шаг вперед, оказавшись перед Тау на расстоянии вытянутой руки.

– Судьбы ваших войн определятся не их окончанием. Они определятся раньше – величиной ваших усилий и ваших жертв. Они определятся тем выбором, который вы делаете каждый день. Поэтому спросите себя: насколько могучим я хочу стать?

Это прозвучало как заклинание. Никто не осмеливался его нарушить. Все стояли, точно статуи.

Джавьед опустил кинжал и убрал его ножны.

– Сегодня мы не будем тренироваться в нашем Чешуе. Сегодня мы отложим наши деревянные мечи и будем биться с другими. Отправляйтесь в казарму и скажите остальным. Быстро перекусите и берите свою бронзу – клинки и щиты. Вы будете биться как отряд – посмотрим, насколько могучими вы решили быть.

По пути в казарму Чинеду, несмотря на свой дрянной кашель, никак не умолкал:

– Вы видели… кинжал, а? Драконья чешуя, нэ?

Удуак, шагая с поникшей головой, низким, словно из глубины древесных корней, голосом ответил:

– Видали.

Но Чинеду его немногословный ответ не удовлетворил.

– Теперь… будем драться с… другими Чешуями.

– Ты меня с ума сведешь своим кашлем, – не выдержал Хадит.

– К пеплу… тебя, значит, – прокашлял тот. – У меня проблемы с… горлом, понимаешь?

– Это наверняка бой, – заявил Яу, потирая загорелой рукой обгоревшую голову и снимая мертвые чешуйки кожи. Он был бледным, как все омехи, и его медная кожа тяжело переносила ксидданское солнце. Он вечно ходил в пятнах и шелушился, точно иньока, сбрасывающий кожу.

Хадит плюнул на землю и повернулся к Яу.

– Нас готовят к дракам на Утесах против Индлову. Хотят, чтобы мы начали биться друг против друга. Прочувствовали, каково это, когда идет Чешуй на Чешуй.

– Не будем… до Утесов еще целый лунный цикл, – проговорил Чинеду.