как мама, помогавшая лечить наших партизан, а ведь немцы были тогда в Топорове.

Папа Вася тогда очень радовался, заплакал даже – он часто стал плакать в последнее время – контузия стала всё чаще трясти его. Он пошёл в сарай и целый вечер мастерил красивую-прекрасивую рамочку для фотографии, даже своим специальным алмазом вырезал стекло и потом аккуратно, тоненькими сапожными гвоздиками приладил это стекло на место; стекло замечательно точно подошло. И повесила мама большую фотографию на самом видном месте – и все видели, какая замечательная дочка растёт, как очень сильно старается Зося Добровская, чтобы хорошо учиться, чтобы всё-всё получалось, чтобы по правде всё было, по-честному.

Разве можно без честного слова жить? Ведь это так неправильно, когда без честного слова люди живут. Вон Лизка Гончарук, она без честного слова тогда обошлась, убежала со школьного огорода. А разве не надо было всю морковь выкопать? Когда Зося припомнила Лизе о её проступке – как странно посмотрела Лиза, как засмеялась: «Ты, Добровская, совсем деревянная – ни танцевать, ни гулять. Всё, что умеешь, – только бегать по стадиону да у доски хвастаться!» И так тогда обидно стало Зосе! Ведь неправда это была, злая неправда! Потому что не хвасталась она возле доски, а училась и рассказывала тогда, все уроки учила чуть ли не наизусть – так, как мама, Таисия Терентьевна, хотела. Разве это стыдно – учиться? Разве стыдно ходить и играть в баскетбол с мальчишками? Ну и что, что она была самая маленькая. Ну и что, что она была ниже всех на две головы. Зато прыгала лучше всех и всегда попадала, особенно издали.

Лизка должна была бы запомнить тот день, когда вся команда ждала Зосю – да-да, тогда целая команда по баскетболу, команда девятиклассниц Топоровского района сидела в автобусе и ждала, пока пулей соберётся красная от счастья Зоська, которую взяли по настоянию тренера вместо заболевшей Вали Черниченко. Только не видела Лизка, как ехали они всей командой в Коростышев, как там построились в большом зале, как болельщики шумели, как Зося распасы кидала. И как большие, взрослые девочки из коростышевской школы, чемпионки района, как они удивились её обводкам. Маленькая Зоська чуть ли не между ног у этих дылд проскакивала чертёнком да пасы раскидывала. Не могли поймать её, на пятки стали наступать Зоське, когда прыгала она. Даже тренер, Давид Григорьевич, математик, к судье подходил, ругался страшным шёпотом, руками махал. А Зоська улетала на маты – так сильно и незаметно стали толкать чуть ли не вдвое крупнее её девушки. Улетала, поднималась, смеялась, опять хватала мяч и – попадала штрафные! А ведь тот мяч был здоровенный и тяжеленный, но она ведь сама научилась. Сколько она тот мяч бросала у себя дома во дворе! Папе Ваське пришлось переделывать кольцо, чтобы было похожим на настоящее. Он ведь в школу сходил, померил своей такой необычной железной раскладной линейкой, вымерил все размеры, потом уже из толстой-претолстой проволоки сделал обод, прикрепил его к крепкому щиту и прибил тот щит с кольцом к явору – самому большому дереву, которое только было в Топорове. А рос явор прямо во дворе Зосиного дома и делил землю на две половины – половину для них и половину для бабки Ольки – настоящим именем Ульяна её называли только свои, тайком.

И ведь Зоська тогда даже не знала, сколько на ней фолов получили те разозлившиеся переростки, – она правила знала только те, где пробежки, да как бросать, да ещё научилась вести. А ещё, конечно, научилась обводить – потому что играла всегда со взрослыми ребятами – Игорь всегда её брал в свою команду, а против их команды с улицы Калинина всегда собирались – и с Кирпичной, и с Комсомольской. Один раз даже пришли ребята с Довгой улицы, но ничего у них не получилось, хотя совсем не по правилам они играли… Игорь после той игры две недели ходил с синяком под глазом. Научилась Зоська с большими ребятами играть – ведь поначалу ребята смеялись, подначивали, в шутку мячи ей бросали. А как стала она попадать, так оценили, потому что никто из соперников внимания не обращал на рыжую мелкоту, которая «в пуп дышала» главным забойщикам, но… попадала и попадала. У них даже своя схема была, когда ребята вставали рядом, пас по земле давали, а Зоська расстреливала кольцо. А защитники не могли прорваться к ней – ребята заслон делали. Тогда-то и увидел Давид Григорьевич, как носится по двору рыжая девочка с рыжим мячом, приметил да и позвал на тренировку – удивились даже старшие девочки, когда она, маленькая акробатка, пришла к ним играть. Удивлялись ровно до тех пор, пока не увидели, как Зоська мячи в кольцо кладёт – чётко от щита. Как ни прыгали на тренировках, какие блоки ни ставили – Зоська, которая легко крутила «солнце», «сальто», в шпагаты садилась, – лёгкая Зоська бросала тяжеленный мяч по такой дуге, чтобы через руки шёл. И тогда мяч от щита всё равно ложился в шуршащее кольцо.

Так вот, улетала тогда Зоська в Коростышеве прямо на боковые маты, и кеды у неё были оттоптаны и порваны, – и как только ахилл ей не порвали? – даже пришлось Давиду Григорьевичу в перерыве искать у зрителей маленький 34-й размер – маленькая ножка была у Зоськи. И сели тогда коростышевские «центровые» на скамью с полными «букетами» фолов. А Зося, с оттоптанными ножками, всё попадала и попадала. Как же ехали они тогда домой, как песни пели, как кричали – когда Давид Григорьевич налил в кубок лимонад, и все пили из кубка, как победители! А у Зоськи потом три недели ноги чёрные были от синяков. И Игорь потом так на неё смотрел. А ведь он на два года старше был…

Разве Лизка видела это? Разве Лиза и её подружки понимали, что́ это – так учиться, так маме помогать, чтобы мама, учительница, очень хорошая, между прочим, учительница, чувствовала и знала, что может она положиться на свою доченьку, на рыжую Зосечку?

…Так Зося Добровская наполняла душу воспоминаниями, чтобы совсем уж плохие мысли не лезли в голову, когда шла она к заводу в три часа ночи и толкала перед собой большую деревянную тележку. Тележку, на которой она попытается привезти домой пьяного папку. Здорово она придумала, правда?

Ведь это совсем не страшно? Правда ведь? Мама до ночи проверяла тетрадки да очень сильно переживала. И не могла идти за