«борьбе с современной нервозностью», в которой он писал: «…предотвращение физической и психологической дегенерации населения зависит от фундаментальной политической и экономической реформы русской жизни»22. Впрочем, своего богатого пациента (см. гл. III) Дрознес, не дожидаясь фундаментальных реформ, привез Фрейду.

В 1912 году Фрейд пишет Юнгу: «В России (в Одессе), кажется, началась местная эпидемия психоанализа»23. Влияние веселого и космополитического мира Одессы еще долго будет чувствоваться в русской, а потом в советской культуре. Со своим особым статусом «порто-франко» Одесса была в те годы третьей столицей империи, процветающим торговым и культурным посредником между Россией и Европой. Рубль был не только конвертируем, но и котировался как одна из сильных валют мира. Растущий слой русских и еврейских купцов Южной России, посылавших сыновей и дочерей на учебу в Германию и Швейцарию, был восприимчив к новинкам Запада.

Петербургская психиатрия развивалась в это время под мощным и во многом ограничивающим ее влиянием Владимира Бехтерева (1857–1927)[7]. Генерал и академик, умевший быть незаменимым при дворе и одновременно пользоваться репутацией либерала, он был необыкновенно талантливым организатором. В психоневрологии (так он называл свою науку) он доверял исключительно анатомо-физиологическим объяснениям душевных болезней. Его психотерапевтические интересы сосредоточивались на гипнозе. В советское время его пропагандистская и организационная мощь развернулась в полную меру: венцом его усилий стало создание 2-го Петроградского университета на базе ранее созданного им учебного Психоневрологического института. Он принес много пользы новой власти: написал, например, Обращение к державам Антанты, которое повлияло на предоставление ими продовольственной помощи во время смертного голода, организованного большевиками по окончании Гражданской войны. Приглашенный консультировать Сталина, он имел мужество поставить ему диагноз – паранойя. После этого он прожил один день. Кремлевские доктора объявили причину смерти: отравление консервами. Дело было в 1927 году.

Рядом с Бехтеревым петербургские, петроградские и ленинградские аналитики оставались незаметными. Частная практика велась, как и повсюду. Какое-то время здесь практиковал Арон Залкинд; Илья Перепель вел анализ с 10-х вплоть до своей эмиграции в конце 20-х годов; Татьяна Розенталь сумела адаптировать психоанализ даже к условиям бехтеревского института. Но активных организационных и пропагандистских усилий по московскому образцу в Питере не предпринималось.

Не общество, а журнал

Начало 10-х годов было временем выхода психоанализа на мировую арену. Из увлечения одинокого героя психоанализ медленно превращался, пройдя стадию монолитного кружка апостолов, в растущее международное движение. Сразу после 2-го Международного психоаналитического конгресса в Нюрнберге учреждаются национальные общества психоанализа в Берлине, Вене и Цюрихе. Попытка Ференчи организовать подобное общество в Будапеште тогда закончилась неудачей. США, в которых Фрейд только что прочел свои имевшие сенсационный эффект лекции, тоже не сумели создать психоаналитическое общество; американские психоаналитики вошли в учрежденную тогда же Американскую психопатологическую ассоциацию. Во Франции и Италии психоанализ в те годы практически не был известен. 4–11 сентября 1911 года в Москве собирался 1-й съезд Русского союза невропатологов и психиатров. Публикуя подготовительные материалы, редакция журнала «Психотерапия» тут же поместила присланную с Нюрнбергского конгресса информацию об учреждении Международного психоаналитического общества и его региональных отделений. Но собственные организационные усилия московских аналитиков развивались в другом направлении. Институциализация психоанализа в России шла по своему, оригинальному пути.

Вновь избранное правление Русского союза невропатологов и психиатров выбрало председателем Николая Баженова (1857–1923). Баженов симпатизировал анализу и аналитикам, поддерживал Осипова и по крайней мере в одном известном нам случае в 1909 году направил трудную пациентку к Фрейду24. Баженов был и председателем правления Московского литературно-художественного кружка – элитарного клуба писателей, профессоров, адвокатов, врачей и купцов-меценатов. Ходасевич рассказывал о нем так: «Психиатр Баженов, толстый, лысый, румяный, курносый, похожий на чайник с отбитым носиком, знаток вин, „знаток женского сердца“…автор сочинения о Бодлере – с точки зрения психиатрии»25. Кроме того, Баженов был видным масоном. В 1908 году он, мастер-наставник «Ложи освобождения», вместе с князем Давидом Бебутовым едет в Париж, где добивается легализации московской и петербургской лож французскими масонами «Великого Востока»26. Русские масоны, ставившие своей задачей атеистическое просвещение общества и сближение с Западом, существенно влияли на политическую жизнь России.

Секретарем Русского союза невропатологов и психиатров был выбран увлеченный психоанализом психиатр и редактор журнала «Психотерапия» Николай Вырубов, а одним из двух товарищей секретаря – Осипов. Таким образом, в выборном руководстве Союза, объединявшего всех российских врачей по нервным и душевным болезням, психоаналитики были хорошо представлены и, пожалуй, даже доминировали. Вместо того чтобы создать изолированную психоаналитическую «секту», как это произошло после Нюрнбергского конгресса в других европейских странах, русские аналитики предпочли доминировать в широкой медицинской среде. Безусловно, это еще одно свидетельство того, что психоанализ в России вызывал меньшее сопротивление, чем на Западе.

Возможно, поэтому Русское психоаналитическое общество в 10-х годах не было формально учреждено. Сведения об этом, имеющиеся в западных историях психоанализа, основаны на словах Джонса, который, в свою очередь, опирался на сообщение Фрейда. 2 мая 1911 года, рассказывает Джонс27, Фрейду позвонил в Вену доктор Дрознес и сообщил, что вместе с Осиповым и Вырубовым они приняли решение об учреждении Русского психоаналитического общества. Фрейд, а позднее Джонс тогда сочли это достаточным для признания Русского общества. Официальных сообщений об учреждении Общества в России мы, однако, не нашли (а журнал «Психотерапия», издаваемый предполагаемыми организаторами Общества, не обошел бы такого события стороной). Видимо, Осипов и Вырубов предпочли альянс с такими сочувствующими им психиатрами, как Сербский и Баженов, и, не учреждая отдельного Психоаналитического общества, действовали в составе и от имени Русского союза невропатологов и психиатров.

В 1912 году психоаналитики организовали семинар, который собирался на «малые пятницы» (в отличие от «больших пятниц» Русского союза) под председательством Сербского. Вел этот семинар Осипов. «Малые пятницы» заседали вплоть до войны. Их психоаналитическая направленность была общеизвестна, и ее признавал впоследствии даже советский официоз: «…среди докладов преобладали работы не клинического характера, а социально-психологические, с явным уклоном в сторону фрейдизма»28.

Психоаналитически ориентированный журнал «Психотерапия» начинает выходить в России почти одновременно с организацией первого журнала венских аналитиков. Можно, видимо, говорить о том, что это был второй в мировой истории психоаналитического движения «свой» журнал. Его аналитическая ориентация будет усиливаться с каждым годом. По оценкам современного исследователя29, в 1910 году 42 % статей были по своим позициям психоаналитическими, в 1911 – 62 %, в 1912 – 71 % и в 1913 – 87 %.

Уже первый номер «Психотерапии» задал направление дальнейшей его пятилетней работе, в которой психоанализ свободно и успешно конкурировал с другими направлениями психотерапии, и прежде всего с гипнозом. Журнал открывался обзорной статьей