– Это надо сделать как можно чище.

– Ну разумеется. – Фалько рассмеялся. – Все будет чище, чем помыслы младенца.

Кюссен ткнул пальцем в газету:

– Действия против Баярда тоже могут затянуться.

– И над этим мы тоже работаем.

– Я подумываю… устраниться, отойти в сторонку, если вы не против… Понимаете? Дистанцироваться. Большую часть своей роли я отыграл, теперь ваш выход. Разумеется, я буду невдалеке… Если понадоблюсь.

Фалько понимающе кивнул:

– Шаг в сторону – это разумный шаг.

Он сказал это вполне искренно. Вполне естественно, что австрияк отстраняется, чтобы не влипнуть, если положение и впрямь обострится. В конце концов, он должен беречь свою легенду прикрытия, а также репутацию, которая, помимо всего, еще и недурно кормит. В сравнении с этими доходами деньги абвера – сущие пустяки.

– Под личиной Игнасио Гасана вы можете оставаться считаные дни, – Кюссен так понизил голос, что он был теперь еле слышен. – А потом, как я говорил вашему начальству, ни за что нельзя будет ручаться… Мои связники думают так же. Или, точнее говоря, я передаю вам то, что думают в Берлине.

– Какое совпадение. А у меня имеется кое-что для вас, то есть для передачи в Берлин.

Фалько взял со стола газету и, делая вид, что перелистывает, всунул меж страниц конверт, незаметно извлеченный из кармана, а потом вновь положил ее на стол.

– Это фотографии, – сказал он. – Мы с Баярдом, и разве что не в обнимку.

Гарсон подал молоко, Фалько поднес стакан ко рту. Кюссен посматривал на газету, но пока не прикасался к ней. Посматривал не без опаски.

– Да что вы?

– И вы там тоже хорошо получились. И Эдди Майо.

– И давно они у вас?

– Со вчерашнего дня.

Кюссен, наконец решившись, незаметно сунул конверт в карман.

– Кто снимал? Я думал, вы работаете в одиночку.

– Ну, теперь видите, что не совсем.

– Говорите, там есть ваше лицо?

– Говорю. И ваше тоже.

Австриец погрузился в задумчивость. Он аккуратно расправился с бриошью, сделал еще глоток кофе. Потом в задумчивости погладил уродливо стянутую кожу под челюстью.

– Как бы нам с вами это боком не вышло, когда дойдет до финала…

Фалько откинулся на спинку стула и с профессиональным безразличием ответил:

– У меня такое впечатление, что и вашим шефам, и моим на это в высокой степени наплевать. Лишь бы само дело вышло, а уж как оно выйдет нам – боком или еще как – безразлично.

– Во мне они нуждаются. Мое лицо с этих снимков сотрут… – сказал Кюссен без особой уверенности в голосе и взглянул на собеседника. – Постараюсь, чтобы и ваше тоже.

– Было бы недурно, – Фалько подчеркнуто улыбнулся. – Но на всякий случай свое лицо я уже стер.

Кюссен заморгал:

– Это же не согласовано с вышестоящими…

– Христос призывал всех быть братьями, но – братьями, а не идиотами.

– Рано или поздно вашу личность все равно установят.

– Само собой: Игнасио ли Гасан или любое другое имя. Мы предвидели это, а моему шефу все равно, погорю я на этой операции или на другой какой-нибудь… Но и подставляться, то есть облегчать им задачу, не хочу. При моей смазливой роже обойдусь им подороже.

– Любопытный вы человек, – почти с восхищением улыбнулся Кюссен. – Вы на мушке у всех, а вам вроде бы и горя мало. С фотографиями или без них, в решающий момент все поймут, кто вы и зачем. Тем более что операция вступает в самую опасную фазу.

– Ничего, мы привычные. Жить вообще опасно, Гупси.

Тот снова погладил рубцы, и Фалько вспомнил про огнемет и блиндаж под Аррасом, представив, каков был его собеседник двадцать лет назад – худощавый, в зеленовато-сером обмундировании, в стальной каске над матово-смуглым, южного типа лицом. Впрочем, оно таким и осталось. И вообще, несмотря на свой сугубо цивильный вид и блестяще изображаемое легкомыслие, Кюссен не производил впечатление человека безобидного.

– Вы ведь тоже рискуете, – сказал Фалько для затравки. – Рано или поздно ваши клиенты-евреи и их друзья антифашисты обнаружат, что вы наци и что вдобавок, как тот ласковый теленок, двух маток сосете.

Но Кюссен, сделав безразличное лицо, разыгрывать гамбит не стал.

– Меня к тому времени здесь уже не будет, – только и сказал он в ответ.

А будешь ты в Берлине, подумал Фалько. Или на вилле на берегу озера Леман. Каждый, конечно, ловчит как может, и ты выбрал не худший путь, ставя одну свечку дьяволу, а другую – своему банкиру. Он на миг попытался вообразить, что будет с ним самим через несколько лет, если, конечно, он их проживет. На берегу какого озера окажется? Однако представить не смог. И пришел к выводу, что и это тоже не слишком-то важно.

– Фотографии будут в штаб-квартире абвера завтра утром, – зашептал Кюссен. – А в руках русских – немедленно.

– Нескромно с моей стороны спросить, каким образом?

– Это секретные сведения.

– Ох, не крутите вы мне мозги, Гупси. Сейчас мы играем за одну команду.

– В штаб-квартире абвера на Тирпицуфер есть двойной агент, – поколебавшись немного, все же начал Кюссен. – Его зовут Áмбар. Работал на русских, его раскрыли и предложили выбор – стать к стенке или выбраться на верную дорогу… И сейчас его используют очень эффективно – предоставляют ему подлинную информацию, пусть и в небольших количествах, а он передает ее дальше. В Москве им очень довольны. И вот уже месяц он информирует их о деле Баярда. Понемножечку. Мелкими-мелкими порциями.

– Понимаю. Подогревает интерес.

– Вот именно. Сейчас его попросили сделать побольше. – Кюссен дотронулся до конверта в кармане. – И эти фото – ответ на их запрос.

– А следующий ответ будет о швейцарских счетах, не так ли? На которые я перечислю средства для фильма, задуманного Баярдом?

– Именно так. Материал собран и готов к отправке. На самом деле Москва спит, как говорится, и видит, чтобы подтвердились ее подозрения. Этот независимый интеллектуал, который в полной мере проявил в Испании своеволие и отказывается вступать в компартию, давно у них как бельмо на глазу. Они мечтали бы объявить его раскольником или платным агентом Франко и пристегнуть к московским процессам. При мысли, что и его можно будет пропустить через эту мясорубку, у них слюнки текут.

– То есть вы полагаете, там клюнут?

Кюссен посмотрел так, словно ответ был более чем очевиден:

– Абвер – серьезная организация, уж простите за нескромность. Не чета испанским спецслужбам, которые… ну… – он помедлил, отвел глаза и договорил с извиняющейся улыбкой: – работают, скажем так, несколько иначе.