Максим надулся, но уйти из-за стола не посмел.Демонстрировать неприязнь в этой семье было не принято.

– Рассказывайте, Анастасия, что у вас произошло.

Настя постаралась как можно короче рассказать Заточномуэпопею с Людмилой Исиченко. Иван Алексеевич выслушал ее не перебивая.

– Вам нужен совет? – спросил он, когда Настяумолкла.

– Честно признаться, нет.

– Это хорошо, потому что совета я бы вам дать в этойситуации не смог. Поправить уже ничего нельзя, так что советовать без толку.

– Мне страшно, Иван Алексеевич. Я боюсь оставатьсяодна. Я ее все время вижу.

– Это пройдет. И быстрее, чем вы думаете. Сегодня выможете остаться у нас и вообще можете у нас пожить, пока ваш муж не вернется вМоскву.

– Спасибо, но я привыкла жить дома. Скажите, толькообъективно: моя вина очень велика?

Заточный задумался, потом скупо улыбнулся.

– Анастасия, человек с тяжело больной психикой – этовсе равно что тигр, вырвавшийся из клетки. Его поведение невозможно предвидеть,и им невозможно управлять. Даже если кому-то это удается, даже если кто-тонастолько хорошо изучил и понял систему бреда, овладевшего больным, что можетманипулировать им, все равно в один прекрасный момент больной выходит из-подконтроля. Можно взять тигренка совсем крошечным, двухнедельным, выкормить егоиз соски, класть в постель рядом с собой и не спать ночей, когда он болеет, ноникто и никогда не даст гарантию, что, почуяв запах крови, он не загрызетсвоего хозяина. Слышите, Анастасия? Никто и никогда. Хищник есть хищник, апсихически больной – это психически больной.

– Я должна была почувствовать, что у нее на уме что-топлохое.

– Вы ничего не должны были, потому что вы не психиатр ивас этому не учили. Даже врачей не привлекают к ответственности, когда ихбольные кончают с собой. Именно потому, что они больные и влезть к ним в душуневозможно. И к здоровому-то не влезешь.

– Все равно, я должна была почувствовать, – упрямовозражала Настя. – Она была подозрительно покладистой, соглашалась совсеми моими просьбами. Следователя дождаться? Пожалуйста. Магнитофон? Пожалуйста.Собственноручное признание? Пожалуйста. Я должна была насторожиться.

– Вы не правы, – терпеливо возражалгенерал. – Если бы речь шла о человеке, которого вы давно и хорошо знаете,тогда я мог бы согласиться с тем, что вы, зная его строптивый и неуступчивыйхарактер, должны были почуять неладное, прояви он неожиданную покладистость имягкость. Сколько раз вы встречались с этой женщиной?

– Три. Два раза на этой неделе и последний раз сегодня.

– Тогда о чем вообще речь? Вы знаете ее всего несколькодней, встречались с ней три раза, так какие к вам могут быть претензии?Выбросьте из головы вопрос о своей виновности. Я бы на вашем месте думал толькоо том, как разобраться в ее показаниях, как выяснить: правду она написала всвоем признании или выполняла чью-то чужую волю. Действительно ли она – убийцаили имеет место самооговор в чьих-то интересах. Вы же профессионал, вот иведите себя как профессионал и не впадайте в истерику.

Самооговор. Ну конечно же, Стасов и его просьба. Хорошо, чтоона вспомнила.

– Иван Алексеевич, у меня вчера был Стасов и оченьпросил, чтобы я с вами поговорила.

– Давайте. Это о Поташове, что ли?

– Догадались? Конечно, о Поташове. Стасова оченьсмущает вся эта ситуация, но он стесняется вас спросить.

– Кто? – расхохотался Заточный. – Стасовстесняется? Да он в жизни ничего не стеснялся. Тот еще нахал.

– Нет, в самом деле, ему неловко вас спросить.

– А вам ловко?

– И мне неловко, но мучиться в догадках еще хуже, такчто лучше спросить.

– Ну, спрашивайте. Максим, чайник поставь.

– Короче говоря, Стасов обеспокоен тем, что у вас вделе Досюкова может быть свой интерес. И ему не хочется сделать что-нибудь вамво вред, а не браться вообще он не может, потому что вы его попросили.

– Ясно, – хмыкнул генерал. – Значит, так,Анастасия. Николая Григорьевича Поташова я видел один раз в жизни в телестудии,об этом я вам уже говорил. Дело Досюкова шло по моему управлению, мы его сразузабрали с территории, потому что потерпевший – генеральный директор фирмы,которую мы подозреваем во всяких нехороших делах, а убийца – президент крупногоакционерного общества. Согласитесь, у нас были все основания считать, что одинзубастый крокодил убил другого, не менее зубастого, из-за того, что они чего-тоне поделили как раз по нашей линии. Правда, потом выяснилось, что корганизованной преступности это все никакого отношения не имеет, а убийствобыло совершено на почве ревности. Потерпевший, Борис Красавчиков, позволил себекакие-то недвусмысленные действия в адрес подруги Досюкова. Вот и все. НоДосюков уперся и признаваться ни в какую не хотел. Я с ним лично знаком никогдане был и во время следствия ни разу не видел, он мне, как вы сами понимаете,сто лет не нужен. На днях мне позвонил Поташов, мой телефон ему дали на студии,и спросил, не знаю ли я толкового частного сыщика, который взялся бы поработатьнад делом о незаконном осуждении и последующей реабилитации. Я не сталспрашивать, о ком именно идет речь, меня это не особенно интересовало, новспомнил о Владиславе и позвонил ему. Он и толковый, и опытный, двадцать лет всыске отпахал и лицензию имеет. Чего еще желать? Вот и весь сказ. А он чтоподумал?

– Ой, Иван Алексеевич, а то вы не знаете, что может втакой ситуации подумать опытный и толковый сыщик. Вот все это он и подумал.

– Да-а, – покачал головой Заточный, –вырастил ученика на свою голову. Весь в меня. Значит, он уверен, что Досюковвиновен, но хочет выкрутиться. И думает, что я тоже этого хочу. Ладно,Анастасия, скажите ему, пусть работает спокойно. Я этому Поташову ничего недолжен, поэтому, если Владиславу дело не нравится, пусть с чистой совестьюотказывается. И еще одно. По делу работали мои подчиненные. И если окажется,что Досюков невиновен, мне придется разбираться, как могло получиться, что моилюди собрали улики против невиновного, да такие, что им следователь и судьяповерили. Может быть, окажется, что эти улики собрали не мои ребята, а самследователь. Но если в этом замешаны сотрудники моего управления, мне придетсяпринимать самые жесткие меры. А потом точно такие же меры, если не еще болеежесткие, будут приняты по отношению ко мне, потому что я отвечаю за их работу.И с этой точки зрения я заинтересован в том, чтобы Досюков оказался все-такивиновным. Но это никоим образом, как вы понимаете, не означает, что я намекаюСтасову на необъективное ведение его частного расследования. Я просто хочу,чтобы и он, и вы сами, Анастасия, отчетливо понимали, что в оправдании Досюковау меня нет личного интереса.

Они в молчании выпили чай с пирожными из ближайшегомагазина, и Настя поднялась.