Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вспомнился огненный силуэт и заклинания, которые отразились от него и выбили Валентина из жизни.
— Придется это сделать, — ответил Кристиан. — Но думаю, если вы как-то наградите их, они не обидятся.
Они сидели невообразимо далеко, в каминной части, которая была отделена от спальни тяжелой портьерой. Валентин с теплом подумал о брате и Кристиане. Волнуются за него, не уходят.
Он сам себе казался чужим, словно огненный человек вырвал из его души что-то очень важное. Если Кристиан прав, и Валентин действительно умер, то, может быть, смерть все-таки присвоила себе что-то? Не отпустила свою жертву просто так?
Голова наливалась болью.
— Вы не знаете, как там Дайна? — спросил Эжен. — Я хотел поговорить с ней, поблагодарить за брата. Огненный кулак страшная вещь…
— Это был не Огненный кулак, — произнес Валентин. — Это были мои личные заклинания. Он их отразил, меня…
Он хотел было сказать «убило» — и не смог. Это было слишком жутко. Это было неправильно.
Но его заклинания действовали именно так, они убивали. Валентин и бросил их потому, что собирался убить этого невидимку.
Портьера зашуршала, и Валентин увидел Эжена и Кристиана — оба взволнованы, оба испуганы. Эжен подошел, присел на край кровати, заглянул в лицо. Сразу же мелькнула картинка: вот пятилетний Валентин в своей комнате, едва дышит после того, как катался на коньках и рухнул в прорубь — и вот Эжен поит его с ложечки чаем с целебной листвинкой и уговаривает поправляться, и обещает отдать свою саблю, барабан и даже щенка: любимого, выпрошенного у отца со слезами, криками и валянием по полу.
Он не обманул. Когда Валентин поправился, Эжен действительно отдал ему все обещанное. Щенка Валентин не взял — он прекрасно понимал, насколько смешной ротастый бульдог дорог брату.
— Как ты? — встревоженно спросил Эжен. Откуда ни возьмись, появился высокий хрустальный бокал с оранжевым зельем восстановления сил, которое воняло так, что слезы выступали.
— Лучше, — ответил Валентин, послушно сделал глоток и почувствовал, что слабость отступает. — Это был не человек.
Кристиан вопросительно поднял бровь.
— А кто?
— Слепок ауры, — сказал Валентин. — Мои заклинания взломают любую защиту, но такие слепки вступают с ними в конфликт, идет отдача… — в горле запершило, и Эжен снова поднес бокал к его губам.
Память прояснялась. Сквозь болотный туман проступали воспоминания. Вот они с Дайной сидят на веранде провинциального ресторанчика, и она делает свой выбор. Вот дракон летит над академией. Вот…
— Это похоже на отвлекалочку, — нахмурился Кристиан. — Вся академия толпится у ректората, все за тебя переживают. Кто-то думает, что это я тебя убрал, потому что последним выходил из твоего кабинета. А в это время наш друг спокойно делает свое дело за нашими спинами.
Лицо Эжена стало тяжелым, нижняя челюсть выдвинулась вперед — кажется, он понял.
— Рубашки, — произнес Эжен. — По традиции я должен их примерить.
Валентин кивнул.
— Он добавил в них сюрпризы. Которые замкнуты на тебя и сработают, когда их наденешь именно ты.
В спальне воцарилось молчание. Валентин подумал о том, где сейчас может быть Дайна. Если он умирал, то его заклинания, которые укутывали девушку, уже растаяли.
Это было плохо. Очень плохо.
— И что мы будем делать? — спросил Эжен и, поежившись, признался: — Я не хотел бы ни взорваться, ни сгореть.
— Я и не позволю, — заверил его Валентин и перевел взгляд на Кристиана. — Я, помнится, предложил тебе посмотреть камни оркувенов.
В горле стало першить, а виски вновь наполнило звенящей болью. Эжен понял, что брату становится хуже, и снова поднес ему бокал с зельем.
— Сейчас мне не до камней, честно говоря, — хмуро признался Кристиан. Валентин понимающе кивнул.
— Отбери сердолики покрупнее, — сказал он. — Я сделаю из них обманку. Она будет надевать рубашки, и Эжен не пострадает.
Эжен вздохнул с облегчением. Кристиан улыбнулся, и Валентин с неожиданной теплой радостью подумал о том, как рад, что они сейчас здесь, с ним.
— Должно получиться, — с плохо скрываемой радостью проговорил Кристиан и вдруг рассмеялся: — Никогда бы не поверил, что стану ректором в таких обстоятельствах!
На том решили разойтись. Когда Кристиан вышел, Валентин придержал брата за руку и попросил:
— Пригласи ко мне Дайну. Я так и не поблагодарил ее.
Эжен улыбнулся той счастливой улыбкой, которая не покидала его в давние дни юности.
— Отец и правда приказал тебе жениться? — поинтересовался он. Валентин прикрыл глаза, отрицательно качнул головой.
— Он не может мне приказывать, ты понимаешь. Жениться — это мое и только мое желание.
Эжен радостно сжал его руку, и Валентин понял, как много потерял за те годы, которые провел вдали от дома и родных, пряча свою боль и тоску за маской.
Ему очень не хватало этого семейного тепла. Он и сам не знал, что мог настолько соскучиться по братьям, по саалийскому дворцу, даже по Леону, которого видел лишь урывками.
— Дайна хорошая девушка, — одобрительно произнес Эжен. — Вы оба непременно будете счастливы. В общем… — он замялся, почесал кончик носа. — Я одобряю твой выбор. И не надо на меня так смотреть! — рассмеялся он. — Я же видел, каким взглядом ты ее провожал.
Валентин тоже рассмеялся. Так всегда было: он ничего не мог скрыть от Эжена, да и брат не сумел бы спрятать от него свои чувства. Валентину подумалось, что он окончательно вернулся к жизни только сейчас.
— Тогда сыграем две свадьбы в один день, — сказал он, и Эжен кивнул и добавил:
— Отец будет рад.
***
Дайна шла в покои Валентина, и звенящая боль, что царила в ее груди, становилась все сильнее. Что, если он посмотрит на нее тем чужим взглядом и скажет что-нибудь очень вежливое и холодное?
«Ваше высочество, я искренне благодарен вам за то, что вы меня воскресили, — и добавит что-нибудь невыносимое, вроде: — Все экзамены для вас отменяются».
Дайна решила, что тогда умрет. Просто упадет и больше не поднимется.
После того, как госпожа Эмилия и Александр закончили укрывать Дайну заклинаниями, она несколько часов пролежала в своей кровати, пытаясь опомниться. Ощущение было таким, словно огромный паук опутал ее своей паутиной — Дайна почти видела, как над ее телом золотятся толстые гладкие нити. Постепенно они растаяли, чувство неудобства ушло, и к Дайне вернулась тоска.
Потом прибежала одна из крыс с просьбой зайти к господину Валентину, и Дайна ожила.
В камине ярко горел огонь. Валентин сидел в кресле, смотрел, как пламя лижет дрова, и весь его вид говорил о том, что он еще очень слаб. Дайна бесшумно прошла к камину и, чувствуя, что похожа на служанку или просительницу перед знатным лордом, негромко сказала: