– Это довольно решительный шаг, – заметил Самарин.

– Вы не согласны с этим решением?

– Очень удивляет.

– Император изменился, – заверил Воронцов. – Нападение на Алексея не только его перепугало, но и вынудило задуматься о некоторых вещах. Это результат. Один из.

– Я должен предупредить кузена об опасности.

Воронцов ответил не сразу, словно все его внимание поглотило созерцание чашки с чаем.

– Вы против?

– Нет, но я считаю, что вы не должны передавать эту информацию просто так.

– То есть?

– Поймите меня правильно: монархия обязана господину Рудницкому и никогда не сможет выплатить этот долг, а сам Рудницкий кажется более… предсказуемым, чем некоторые его соотечественники. В нормальной ситуации честь говорит мне передать эту информацию без каких-либо условий. Однако мы воюем с противником, мотивов которого не понимаем, и проигрываем… То, что мы поймали парочку бандитов, ничего не изменит, они знают только то, что нужно для выполнения отданных им приказов. Также с большой долей вероятности можно предположить, что цесаревич все еще остается объектом атак со стороны Amici Mortis. Поэтому нам отчаянно нужна информация, которая позволит нам предвидеть следующий удар.

– То есть…

– То есть вы должны вытащить из кузена все, что сможете, – заверил Воронцов. – Мы не в состоянии обеспечить безопасность даже императорской семье, достаточно будет и того, что на территорию дворца проникнут несколько адептов, и тогда дойдет до битвы с неизвестным результатом! У них же на лбу не написано, что они маги!

Самарин стиснул зубы, но все-таки кивнул.

– Вы правы, – вздохнул он. – Но я сделаю это по-своему.

– Конечно, вы лучше знаете своего кузена. А сейчас, что насчет моего предложения? Вы займетесь воспитанием Алексея?

– Да, – решительно ответил генерал.

– А ваша жена…

– Об этом вы должны спросить Анну. Я так понимаю, что никто уже не сомневается в ее верности?

– Не сомневается. Ники боялся, что ваша жена в сговоре с бандитами из Amici Mortis. Это было предположение тайной охраны, – быстро добавил он, видя потемневшие от гнева глаза Самарина. – Последние события опровергли это предположение, кроме того, я достал рапорт тайной охраны, который генерал Глобачев, похоже, не собирался мне передавать.

– Это про инцидент в Новоминске?

– Да.

– А вы знаете, что этот жандарм имел наглость навестить меня?

– Знаю. Даже знаю, чем ему угрожала Анна Петровна, – ответил Воронцов, улыбаясь. – Не смотрите на меня так, пожалуйста, я отвечаю за домашние дела, то есть за безопасность царской семьи и особ, связанных с ней. У меня нет таких возможностей, как у тайной охраны, но я кое-что знаю.

Самарин нахмурил брови, не зная, как относиться к заявлению советника: было ли это предупреждение или, наоборот, выражение симпатии?

– Моя жена не хотела… – начал он.

– Я считаю, что Анна Петровна полностью оправдана, – прервал его советник. – Поскольку, похоже, господин Глобачев становится слишком самостоятельным и думает, что лучше всех знает, что хорошо для империи и его величества. Ничего нового среди офицеров тайной охраны, но в этот раз он перешел грань, поскольку ваша жена одна из кандидаток на воспитательницу Анастасии, и царь не простил ему припрятанного рапорта, который мог уже давно очистить ее от подозрений.

– Не простил? – подхватил Самарин.

– Глобачеву светило повышение. Сегодня утром император вызвал его во дворец и выразил недовольство по поводу этого, как он выразился, «инцидента». Теперь, ясное дело, не будет никакого повышения. Это своего рода заявление: «Не переходи дорогу графу Самарину и его жене». Это было необходимо, коль вы собираетесь стать наставником Алексея, иначе любой бы из чистой вредности пытался всячески препятствовать вам.

Разговор прервало появление Анны и детей. Алексей выглядел взволнованным, Анастасия – утомленной визитом к больным.

– Как впечатления? – спросил Самарин.

– Они мне честь отдавали, – сказал цесаревич. – А я не знал, должен ли я ответить им. В конце концов, я же не офицер. Правда, во время последнего парада папа позволил мне это, но я не слушал его объяснения почему, – признался он.

– Должен, – ответил генерал после минутного размышления. – Это правда, что ты не офицер, однако, как покровитель полка, ты можешь ответить на салют.

– Я пожимал им руки, – с беспокойством сказал цесаревич. – Я неправильно поступил?

– Это были офицеры?

– Да.

– Нет, это тоже приемлемая форма приветствия, но в случае с солдатами стоит ограничиться салютом.

– Я запомню, – пообещал Алексей.

– Мы можем уже возвращаться? – нетерпеливо вмешалась Анастасия.

– Через минуту, – пообещал Воронцов. – Алексей, генерал Самарин согласился стать твоим наставником.

– Правда? – просиял наследник престола. – Вы научите меня воевать?

– Я думаю, что мы можем начать с уроков фехтования.

Анастасия вопросительно посмотрела на пустой рукав генерала.

– Доктор Рудницкий утверждает, что рука отрастет, – сказала Анна небрежным тоном. – А пока инструктором твоего брата может быть кто-то из офицеров Конвоя.

– Я бы хотела, чтобы Олаф Арнольдович стал моим наставником, – сказала девочка, надув губы. – Он когда-то сделал для меня дракона.

– Пока это невозможно, мой кузен очень занят, – пояснил Самарин.

– Но вы мне скажете, когда он приедет?

– Конечно, ваше высочество, – с улыбкой поклонился генерал.

Девочка захихикала и ответила ему реверансом.

– Графиня? – спросил Воронцов. – Еще сегодня я должен доложить царю, согласны ли вы учить нашего Дьяволенка.

Анастасия с удивлением посмотрела на Анну.

– У меня уже есть учителя! – дерзко заявила она.

Воронцов прокомментировал это заявление красноречивым поднятием бровей.

– Ну, почти все, потому что математичка отказалась, – добавила она тише.

– Это стоит объяснить, – сказал советник. – Графиня должна знать, с кем будет иметь дело.

– Она нашла жабу в кровати, – прошептала девочка, опустив голову.

– Только одну? – улыбнулась Анна. – Я когда-то подложила подруге под одеяло аж три. А воспитательнице засунула под подушку ужа, но нарисовала ему на спине зигзаг, и он стал похож на гадюку.

Самарин вздохнул и закатил глаза: на лице Анастасии появился неподдельный интерес.

– И что? – спросила она, затаив дыхание. – Вас наказали?