– Какого лечения? – недоверчиво спросил Самарин.

– Прижигание раны, дезинфекция карболовой кислотой, чередуя с йодом и каломелем, – перечислил худой. – А возможно, и амбрин. К сожалению, доктор Кольцов пренебрег этим аспектом, отсюда и последствия.

– Каким аспектом? И где Кольцов?

– Антисептическим, – проинформировал его с улыбкой толстяк. – Но это несущественно, пациент не должен углубляться в медицинские вопросы. Где Кольцов? Он ушел в отставку. Я лично считаю, что это недопустимо, к счастью, мы были в Петербурге. Директор госпиталя, монсеньор Самохин, попросил нас о помощи, – пояснил он.

– Как это ушел в отставку?

– Он утверждал, что не может вам помочь, – отозвался Петраускас. – Это недопустимо. Если бы это зависело от меня, то я забирал бы у таких врачей дипломы! Клятва Гиппократа обязывает нас…

– Я так понимаю, что вы, господа, в состоянии мне помочь, – прервал его тихим злорадным голосом генерал.

– Ну… – Коборин вытянул губы. – Конечно, мы не можем давать гарантий, однако можете быть уверены, что в отличие от нашего коллеги мы будем бороться до конца.

– Это не поможет, – холодно сказала Анна.

Графиня Самарина появилась, словно джинн из бутылки, неся телефон странной конструкции. Идущий за ней слуга разматывал кабель.

– Олаф хочет с тобой поговорить, – проинформировала она мужа.

– Что это такое?

– Модель с усиленным динамиком и микрофоном, новое американское изобретение. Благодаря ему разговоры будут слышны на расстоянии в несколько метров, и не нужно прикладывать трубку к уху.

– Ну что там? – буркнул генерал в сторону аппарата.

– И тебе доброго дня, – с иронией произнес Рудницкий. – Я надеюсь, что местная банда коновалов еще не предложила тебе своих услуг по прижиганию раны или очередной ампутации?

– Именно сейчас она сделала мне такое предложение.

– Это возмутительно! – выкрикнул Коборин. – Я не буду выслушивать оскорбления в свой адрес!

Похоже, он понимал польский.

– Вы и не должны, – с неприязнью ответил Самарин. – Это личный разговор.

Лекари с неохотой вышли из палаты.

– Сначала я должен задать тебе несколько вопросов, – сказал алхимик.

– Спрашивай.

– Плечо все еще болит?

– Да.

– Только культя или боль охватывает всю руку? И не ври из-за Анны!

– Всю руку, – коротко ответил Самарин.

– Чудесно!

– И что в этом чудесного?

– Минутку, Анна тут?

– Да, она все слышит.

– Анна, сними с него рубашку, или что там на нем, и осмотри руку.

– Снять повязку?

– Нет, оставь.

Анна осторожно раздела мужа с помощью Федоровича.

– Уже, – доложила она.

– И как она выглядит?

– Вся рука, до самого плеча, красная и слегка опухшая.

– Хорошо, осмотри и плечо. Внимательно. Какое у тебя зрение?

– Хорошее, – с удивлением ответила Анна. – Мне не нужны очки, если об этом речь.

– Поищи что-то в виде метки.

– Я ничего не вижу, хотя… Подожди! Я чувствую что-то под пальцами! Это какой-то знак.

– Прекрасно, – сказал Рудницкий. – Попытайся описать его форму.

– Он похож на круг, открытый круг, который пересекает что-то вроде волнистой линии. Есть и вторая. И третья! Почти замкнутый круг пересекают три волнистые линии, одна из них короче остальных.

– Вот как, – с удовольствием сказал Рудницкий. – Теперь все понятно.

– Разве что только тебе, – буркнул Самарин. – Это какая-то магия? Меня околдовали?

– Матушкин звонил час назад и клялся всеми святыми, что нет, – вмешалась Анна. – Он утверждает, что это обычное нападение. Их лидер был магом, но ему далеко до адепта, поэтому он не мог использовать магию без подготовки.

– Думаю, ты кое о чем забыл, – подтвердил алхимик. – В тебе кровь демона, и это не какая-то мелочь, а разрушитель. Конечно, этот зверь не принадлежал к самым умным, совсем как ты! Зато он нечеловечески сильный и живучий. Помнишь, как тяжело было убить его? Раны Проклятых, если не нанесены серебром, заживают просто на глазах. Твой организм не приспособлен к чему-то такому, тем не менее кровь theokataratos работает.

– Тогда что, к чертям, происходит с моей рукой?! – взорвался Самарин, игнорируя ироничный тон собеседника.

– Эта опухоль, покраснение и боль – это симптомы регенерации. Нечеловеческой регенерации. Твое тело пытается восстановить отрезанную руку.

– Ты спятил?! Это невозможно!

– Кто знает? Я не сказал, что это получится, а только что есть такая возможность. Посмотрим. Но, как бы там ни было, ты можешь успокоиться. Это никакая не инфекция. Не нужна еще одна ампутация или прижигание кожи карболкой. И еще одно, моя… подруга говорит, что ты можешь ощущать ненормальный аппетит, но он вполне нормален для таких ситуаций. Какое-то время спустя это пройдет.

– Ну и что мне делать?

– Ничего особенного, я думаю, что ты можешь выйти из госпиталя в любой день. Нужно только менять повязки. А поскольку у тебя есть профессиональная медсестра, я не вижу никаких проблем.

– И сколько это продлится? Ну, эта… регенерация?

– Черт его знает, может, неделю, может, лет двадцать.

– Ну благодарю за точный ответ! Я должен ходить с повязкой на руке до конца жизни, как сифилитик на последней стадии?!

– Не знаю, – терпеливо повторил Рудницкий. – А сейчас, прости, у меня срочное дело. И скажи Анне, чтобы каждый день мерила тебе руку.

– В смысле мерила?

– В прямом. Сантиметром, словно проверяет длину рукава: от подмышки до… конца. Если будет что-то необычное – звони.

– Я сделаю все, что нужно, – заверила Анна. – И спасибо.

– Не за что. Извини, что не сориентировался сразу. Сашка мог бы избежать операции.

– Мог бы! – рявкнул Самарин.

Анна бесцеремонно забрала у него телефон, еще раз поблагодарила алхимика и закончила разговор.

– А ты мог бы быть добрее к своему кузену, – сказала она.

Генерал скривился под суровым взглядом жены.

– Может, и так, – признал он. – Но это все, – он обвел здоровой рукой палату, – вывело меня из равновесия.

– Ничего странного, – уже ласковее сказала она. – Олаф точно не обиделся. Ты голодный?

– Как волк. Эта овсянка, которую мне подали на завтрак, не насытила бы даже ребенка, – пожаловался он.