– Что значит – не открыл лица?

– Он был одет… в монашескую рясу с глубоким капюшоном. По правде сказать, мои две сотни его вовсе не заинтересовали.

– Так кого нам ждать ночью? – прервал его Николас. «Фарфус, – мелькнуло в его голове, – Фарфус Санжин. Черт возьми, ты все-таки не врал…»

– Он пришел в сумерках. А ночью удалился за пределы нашего лагеря. Я не знаю, что он делал… Ветер доносил до нас обрывки какого-то пения. Слов было не разобрать, и через некоторое время из леса ему стал отвечать вой. Потом мы увидели темные силуэты. Звериные, похоже, волчьи… И еще другие – громадные, неповоротливые… Наутро он вернулся в лагерь, но не один. С ним было два десятка дикарей, полуодетых, покрытых шерстью. Монах разделил мои две сотни на дюжины, и к каждой дюжине поставил одного дикаря. Один из моих ребят, лакнийский охотник, родом из этих лесов, вдруг так напугался! Он называл этих дикарей Поедающими Луну, говорил, что все мы умрем ночью… Ночью умер он сам. Выстрелил в себя из аркебузы.

– Поедающие Луну… – наморщился проповедник. – Я знаю это предание… Да-да, лакнийцы называют так вервольфов, людей-волков, потому что верят, что они при затмении съедают луну или солнце. Но я все-таки не понимаю…

Баска сверкнул на него глазами и уже открыл рот, чтобы сказать что-то резкое, но Николас прервал его:

– Как убить вервольфа, святой отец? Я же говорил, что нам пригодятся твои знания… Вспоминай!

– Господин! – воскликнул отец Матей. – Звероподобных дикарей легко можно принять за страшных чудовищ! Да, в Лакнии нечисто. И то, что говорил этот почтенный старик, очень убедительно… Но давайте не поддаваться страху, давайте действовать разумно. Я не думаю, что Поедающие Луну на самом деле…

Николас повторил свой вопрос.

– Ох… Вервольфы боятся серебра, господин, – покорно сказал проповедник. – Боятся креста, боятся молитвы, святой воды, солнечного света; не любят соли и огня, боятся стали.

– Крест, молитва, святая вода, солнечный свет, соль, огонь, серебро, – сказал Николас. – Серебро, говоришь?.. У меня нет серебра, у меня есть сталь. – Он вытащил из сапога нож и протянул Янасу:

– Здесь полно деревьев с прямыми и прочными ветками. Чтобы связывать их между собой, подойдут лоскуты ткани или ивовые прутья. Две ветви – вот вам и крест.

– У меня арбалет, – признался Баска. – Он там, под шкурами.

– В моем мешке есть соль! – со вздохом провозгласил отец Матей, воспрянувший духом после десятка глотков из бурдюка. – И еще пиво. Слушайте, а можно ли пиво освятить так же, как воду? Насколько пиво крепче воды, настолько и святое пиво будет сильнее святой воды! Эх, жаль у меня не осталось самогона!

– Дай-ка мне, – протянул руку отшельник.

– И вы так считаете? – обрадовался отец Матей.

Слепой старик на ощупь развязал шнурки на горловине и вылил остатки пива на землю.

– Что вы делаете?! – возмутился проповедник.

– Прополощи это и сходи вниз по склону, – сказал старик, протягивая бурдюк обратно. – Там ручей. Господин, нам еще понадобятся факелы.

– Я займусь этим, – ответил Николас и выдернул из ножен меч. – Скажи, святой отец, сам ли ты копал себе землянку?

– Тебе нужна лопата, господин? Она старая и без черенка. Впрочем, это дело поправимое…

Когда Николас прилаживал черенок к лопате, к нему подошел Янас.

– Поговорить… – шепнул он.

Николас поднял голову от лопаты. И огляделся – вокруг никого не было. Все занимались своими делами – готовились отразить нападение тех, кто придет, когда спустятся сумерки.

– Чего ты боишься? – спросил Николас. – Почему ты убежал?

Мальчик молчал, беззвучно шевеля губами. Николасу не надо было сосредотачиваться, чтобы почувствовать его боль.

– Что тебя мучает?

– Я видел Ключ, – собравшись с духом, выпалил мальчик. – Мне нужно знать… Матей говорит, что Ключник явится к людям, чтобы погубить наш мир… Но ты… И те, кто… кто появится сегодня ночью, они…

– Они не из Потемья, – смягченным голосом отозвался Николас. – Теперь я точно это знаю. Отшельник верно говорил: люди сами призвали дьявола силами своего страха. А с ним явились и прочие порождения человеческого ужаса. Когда-то Врата в Потемье были открыты. Люди еще помнят созданий из моего мира. Помнят и боятся их. Время, которое прошло с тех пор, как Святоборец запечатал Врата, удесятерило их страх, но и замутило память. Те, кто появится с наступлением ночи, – не потемники. Порождения человеческого ужаса, мутные отпечатки в памяти, злобные тени тех древних потемников, тени, которым Повелитель Преисподней дал плоть… Но сейчас не время для таких разговоров. Поговорим, когда все это закончится. Помни одно: я никому не желаю зла. Никому, кроме Пелипа. И еще… Все живущие на этой земле, не вольны решать свою судьбу самостоятельно. Высшие силы решают ее за нас. Это я понял совсем недавно.

– Господь – вершитель человеческих судеб! – поспешно возразил мальчик.

– Да! Человеческих! А кто властен надо мной? А кто властен над Поднебесьем и Преисподней?

– Кощунственно говорить такое… – побелел Янас.

– Сейчас мало кто верит в Потемье, – сказал Николас. – А я знаю, что не было бы этого мира, не было бы и меня. Так, возможно, существует не четыре мира, а больше? Много больше! Просто никто не думает об этом… И как назвать те силы, что управляют мирами, о которых мы ничего не знаем? Вот что ведет нас!

Мальчик опустился на землю. Он чувствовал, что Николас говорит откровенно, но… разве это что-нибудь объясняло?

– Что будет этой ночью? – тоскливо проговорил он. – Что вообще происходит с нами и с миром вокруг нас?

Николас чуть улыбнулся:

– Я бы тоже хотел это знать, Ни… Янас.

Сумерки оживили лес. Многоголосым воем перекликались вокруг косогора невидимые пока твари. Беззвездное черное небо было спокойно. Изредка неуловимыми молниями проносились над головами пятерых людей какие-то темные силуэты – слишком стремительные для птиц и слишком большие для летучих мышей.

«Наблюдатели», – подумал Топорик.

– Приготовьтесь! – чуть слышно прошептал Баска.

Топорик вздрогнул. Отец Матей, обгоняя его, побежал к меловому кругу, в центре которого сидел, поджав под себя ноги, слепой отшельник. Круг был широк – на всю вершину косогора. Топорик сам выщипывал траву, а проповедник чертил по обнажившейся земле полосу мелом. Николас потом прошел вдоль полосы – проследил, чтобы она обязательно была замкнута.

Топорик встал за чертой. Позади него сидел, раскинув по траве обмотанные окровавленными тряпками ноги, с заряженным арбалетом в руках Баска. Ноги табунщика из Утенгофа были перебиты – пережидая погоню на дереве, он свалился с ветки, и половину вчерашнего дня полз по лесу наугад, пока не наткнулся на землянку отшельника. Так он сам рассказывал. Николас втащил его на косогор, усадил в круг. Возле Баска горкой рассыпаны были заточенные и обожженные на огне стрелы без оперения.