кафедры менеджмента Университета Северной Флориды, создал «Диалектический взгляд на выгорание и управление», в котором он описал, почему теория диалектного напряжения может стать основой MBI. Он сослался на работу Лесли Бакстера из Университета Айовы, который вместе с Барбарой Монтгомери из Университета Пуэбло, штат Колорадо, основал теорию реляционной диалектики. По сути, диалектическое напряжение отношений построено на динамике инь и ян. Каждая из двух энергий на высшей ступени своей реализации уже содержит в себе зерно своей противоположности (8). Леон считает, что диалектика не только несет в себе логичный способ осмысления взаимосвязи между выгоранием и вовлеченностью, но и лучше отражает эмпирические данные о взаимосвязи между двумя понятиями.

И Леон, и Шауфели говорят нам, что вовлеченность не может повлиять на выгорание. Мы постоянно используем термин «вовлеченность» в корпоративной речи, но что он на самом деле означает?

Чтобы определить это, нам нужно изучить исследования Уильяма Кана, который, по сути, и ввел в оборот термин «вовлеченность». Его работа 1990 года «Психологические условия личной вовлеченности и отстраненности на работе» и базовые исследования человеческой мотивации были вдохновлены психологом Фредериком Херцбергом.

Работа Кана включала два исследования на рабочем месте: первое – в летнем лагере, а второе – в архитектурной фирме. За время работы в этих организациях он определил вовлеченность как способность сотрудника использовать свое «полное я» на работе и определил три психологических условия, которые позволяют ему это сделать:

• Осмысленность. Считает ли сотрудник свою работу достаточно значимой (для организации и общества), чтобы гарантировать, что он полностью посвятит себя ей?

• Безопасность. Чувствует ли сотрудник себя в безопасности, полностью отдаваясь работе без риска негативных последствий?

• Компетентность. Чувствует ли сотрудник себя умственно и физически способным полностью раскрыться в конкретный момент? (9)

Его исследования проводят черту между вовлеченностью и повседневной тяжелой работой. Трудолюбивый сотрудник, способный полностью реализовать себя, проявит лояльность и сопричастность. Например, увлеченный человек будет решать задачи задолго до того, как его об этом попросят, потому что хочет этого сам и потому что верит, что его усилия принесут пользу организации.

Кан также обнаружил, что вовлеченность не является чем-то статичным – различные события и переживания на работе могут вызвать спады или рост вовлеченности. Это хорошая новость для работодателей: получается, что в их силах создать такую среду, где заинтересованность сотрудников будет только расти.

«Люди играют определенные роли как в семье, так и на работе и постоянно демонстрируют различные стороны своего “Я” в течение дня», (10) – пишет Кан. – Вовлеченность – очень тонкая, деликатная, но одновременно довольно крепкая вещь. Люди хотят быть вовлеченными в работу. У них есть инстинктивное стремление выразить, кто они и кем хотят стать. И если им выдастся такой шанс, они ни за что его не упустят».

Исследование Кана было качественным и, следовательно, не давало количественной шкалы, по которой можно было бы измерить вовлеченность. Возможно, именно поэтому Шауфели хотел выяснить, можно ли измерить вовлеченность, просто противопоставив ее выгоранию.

Исследователи продолжают считать, что вовлеченность на самом деле является самостоятельной единицей, а не противоположностью выгорания. И это делает невозможным измерить ее с помощью шкалы, обратно пропорциональной выгоранию.

В результате наиболее распространенной шкалой для измерения вовлеченности стала UWES. Они могут пересекаться с MBI, но одна никогда не сможет заменить другую.

В своей статье Леон подчеркивает: стремление доказать людям, что если они вовлечены в рабочие процессы, то им не грозит выгорание, чревато опасными последствиями. Он утверждает, что ставя выгорание и вовлеченность на разные чаши весов, мы рискуем оказаться в ситуации, когда чрезмерное стремление к вовлеченности и станет причиной выгорания.

«Мы привыкли считать, что это противоположные понятия. Думали, что можно измерить степень выгорания, высчитать обратное значение и сказать: “О, ты вовлечен!” Или наоборот: замерить показатель вовлеченности и на основе этого сказать сотруднику: “Боюсь, ты перегорел”. Но в реальном мире это совершенно разные вещи».

Леон считает, что люди, которые решили посвятить себя науке и уходят в нее с головой, делают это целенаправленно: «Это то, с чем они себя отождествляют, то, что приносит им удовлетворение – они поглощены, преданы своему делу, но слишком часто они дико, дико выгорели. Возможно, в каком-то смысле вовлеченность действительно приводит к выгоранию».

Всем нам нужны действенные способы перезарядки, будь то прогулки на свежем воздухе, душевные выходные с семьей, хобби, в котором мы хотим добиться результатов, или просто время, чтобы расслабиться и поскучать. Но вовлеченность способна помешать нам, потому что мы радуемся своей работе и рискуем упустить момент, когда чувство заряженности переходит в чувство истощения.

Иногда мы так сильно отождествляем себя со своей работой, что забываем о других сторонах своей личности за пределами офиса. Должность определяет наше сознание и поведение. «На самом деле все, что связано с высоким риском неудачи и требует большой подготовки, становится частью личности, – сказал Леон. – Я начал замечать это за своими коллегами из академических кругов. Когда я встречаю кого-то с докторской степенью и задаю простой вопрос: “Кто вы?”, мне отвечают: “Я врач”. И мне хочется сказать: “Нет, врач – это ваша профессия, но кто вы на самом деле?” Но думаю, что когда вы так увлечены и вкладываете столько времени, усилий, энергии и ресурсов во что-то, то эти два понятия сливаются в одно. Люди не говорят: “Меня зовут Мэтт. Я из Южной Алабамы, у меня есть маленький ребенок и жена, которую я люблю. Я обожаю путешествовать”. Нет, вместо этого они говорят: “Я доктор Леон”… И это не самый лучший вариант самоопределения».

Вернемся к моему разговору с Маслач и аналогии с канарейкой в угольной шахте, иллюстрирующей выгорание. Когда мы опускаем канарейку в угольную шахту и у птицы начинаются проблемы с дыханием и нормальным функционированием организма, мы не говорим: «О черт, как нам сделать эту канарейку более устойчивой к внешним факторам? Как же укрепить ее организм, чтобы она могла вернуться в шахту?» Все равно, что внизу дым и пыль, канарейки выносливы и жизнерадостны. Нет, реакция канарейки – это показатель того, что шахта – это опасная, токсичная среда, и мы не хотим, чтобы туда входили другие люди, пока мы это не исправим.

«В некотором смысле выгорание следует рассматривать, скорее, как своего рода предупреждающий знак, говорящий о том, что если вы замечаете за собой какую-то проблему, с которой сталкиваются сотни тысяч других людей, то не стоит оставлять ее без внимания», – говорит Маслач.

Повторяю: мы не отправляем спасенных от пожара людей обратно в горящие здания.

Когда сотрудники жалуются на переутомление, мы