— О-о, это такой хитрый жук, для Большой Колесницы все средства хороши! Дай ему возможность — и он одурачит весь мир…

Буддхабадра немного приободрился, увидев, что Безумное Облако, несмотря на свое состояние, способен поддерживать разговор, да еще и легко позволяет направить его в нужную сторону.

— Скажи, Безумное Облако, какое из учений тебе ближе?

— Мне-то ближе мое, конечно! Но если уж сравнивать прочие, на первое место я бы поставил Малую Колесницу, а на второе, пожалуй, учение тибетских лам.

— А Махаяна?

— Да помилуй! Они интересуются только своими ритуалами! Простейшая медитация… они думают, что она все заменит! Что какой-нибудь там… крестьянин… оторвавшись от ковыряния в земле… может так же постичь глубины, как человек… ну хоть вроде меня! Потративший годы на это постижение! А все их рассуждения о пустоте… это просто ерунда!

Буддхабадра прикинул, что такое простодушие собеседника очень ему на руку.

— Что скажешь, если я предложу тебе заключить соглашение? Безупречной Пустоте и Рамае сГампо знать об этом не обязательно… — начал пешаварский аскет.

— Два хороших человека всегда смогут договориться! Что ты хотел предложить?

— Я иду в Самье, чтобы забрать оттуда важную рукопись, оставленную там Безупречной Пустотой. Она мне необходима для моих целей.

— Ты больше не веришь в общие собрания?

— После вооруженного мира всегда начинается война! — отрезал Буддхабадра, морщась от боли при попытке пошевелить ногами.

— Но разве не вызовет подозрений у Рамае сГампо, если ты вернешься в Самье за рукописью Безупречной Пустоты? Я всегда полагал, что эти двое отлично ладят между собой.

— Рамае сГампо получил указание передать мне эту сутру от самого лоянца. Он ничего не знает о моих планах.

— Так-так, понимаю…

— В Лояне ждут именно меня, но я могу передать знак, который убедит его, что тебе можно доверять… Возможно, ты согласился бы забрать в монастыре сутру Безупречной Пустоты и принести ее мне? — проговорил Буддхабадра.

Кусая губы, он следил за тем, как Безумное Облако бережно сворачивает рисунок на куске черного шелка с красной каймой, чтобы уложить его в дорожную суму.

— Позволь… что это у тебя? Ты сказал, мандала?

— Так, ерунда. Копия, грубая копия. Для духовного утешения, и только. А обратно в горы я не пойду, нет! Туда я не вернусь! Горы мне надоели! Мне тоже нужен отдых! — неожиданно заявил Безумное Облако, принимая еще одну пилюлю.

Его ответ удивил и расстроил Буддхабадру, который еще раз попытался привстать:

— Хорошо! Я должен тебе кое-что показать!

Но из-за резкой боли бессильно упал обратно и в отчаянии стукнул кулаком по подстилке.

— Прими это, и боль уйдет! — Безумное Облако протянул ему одну из своих черных пастилок и Буддхабадра, не задумываясь, отправил ее в рот. Снадобье оказалось горьким, но действенным: очень быстро аскет почувствовал прилив сил, ему стало заметно лучше. Теперь он верил, что способен сделать все, что пожелает.

— Если мы хотим ослабить Большую Колесницу, необходимо начать с изменения их ключевых текстов! Сутры надо переводить, исправлять и рассылать повсюду во множестве копий, наводнив ими все земли! «Сутра Безупречной Пустоты» — лишь первая часть моего плана! Как только я исправлю ее, оригинал будет сожжен! Видишь, я совершенно откровенен с тобой, Безумное Облако! — возбужденно выкрикивал Буддхабадра.

Под воздействием неведомого снадобья он готов был рассказать Безумному Облаку все что угодно, но тот, кажется, вовсе перестал интересоваться разговором. Выглянул наружу, осматриваясь, а затем обернулся со словами:

— Не беспокойся, Буддхабадра. Я вижу на дороге человека, который направляется в нашу сторону. У него наверняка найдется несколько монет, которые помогут нам привести дела в порядок, — ощерился в жутковатой ухмылке Безумное Облако.

А настоятель из Пешавара уже погружался в туман, забывая о боли в ногах, о своих проблемах и обо всем на свете. Ему чудилось, что стены пещеры стали вдруг розовыми, а свод — небесно-синим и что лицо Безумного Облака расплылось, превращаясь в настоящее облако и взмывая в эту синеву.

ГЛАВА 10

ИМПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ, ЧАНЪАНЬ, КИТАЙ, 18 ФЕВРАЛЯ 656 ГОДА

— Ваше величество, это ужасно: мы не только испытываем недостаток в шелке, но, на мой взгляд, теряем изрядную часть прибыли из-за тайной торговли тканью! — пробормотал министр шелка, которого звали Очевидная Добродетель.

Он побелел и дрожал от страха, пополам сложившись в поклоне перед императором Гао-цзуном.

Правитель слегка приподнял бровь. Этот знак был хорошо известен всем, кто когда-либо приближался к особе императора.

Министр шелка чуть слышно прочистил горло; лишь с третьей попытки ему удалось сглотнуть скопившуюся во рту слюну, а голос звучал совсем слабо — как будто пеньковая веревка, какой связывают ноги заключенных, уже тянулась к нему из рук самого повелителя.

Восседая на троне вуму, вырезанном из цельного куска эбенового дерева, и рассеянно запуская руку в стоящую на треножнике чашу с фисташками и семечками, император Китая ожидал вразумительного объяснения, с какой стати его повеление оказалось неисполнимо.

— В… в-вот… это… в-ваше в-в-величество…

— Быстрее! К делу, мой храбрый Очевидная Добродетель, ближе к делу! И побыстрее! Я согласился выслушать тебя, ибо, по уверениям моих советников, твое сообщение имеет крайнюю важность, но я не собираюсь тратить время впустую! — нетерпеливо бросил император министру, отправляя в рот очередную фисташку.

Правая нога Гао-цзуна постукивала по подножию трона, что свидетельствовало: правитель вот-вот потеряет терпение.

Очевидная Добродетель приготовился в очередной раз прочистить сведенное спазмом горло, чтобы произнести заранее выученное обращение к императору, как вдруг в зале повеяло ароматом изысканных духов с оттенком цветов апельсина; тягостное напряжение в мгновение ока рассеялось, и в тишине отчетливо прозвучала песенка, выводимая сверчком.

— Это ты, моя дорогая! В столь ранний час! Какой сюрприз и какая радость! — вскричал повеселевший Гао-цзун.

Он не ошибся: то действительно была У-хоу, за которой бесшумно следовал Немой, неся крошечную клетку со сверчком. Появление супруги императора во время официального приема не было заурядным событием. Следом за императрицей и ее слугой в кабинет вошла кормилица, державшая за руку сонного Ли Она.

— Я вам помешала, мой драгоценный супруг? — кокетливо спросила У-хоу.

— Вовсе нет!

— Я обещала Ли Ону вылазку в город, на рынок живности, но, проходя мимо вашего кабинета, я не удержалась от желания поприветствовать императора.

— Мы разговаривали с Очевидной Добродетелью на тему, которая непосредственно вас касается, дорогая моя У-хоу… Мы обсуждали ситуацию с тканями… с шелком! — стал объяснять император игривым тоном и жестом пригласил супругу присесть на диван, расположенный сбоку от трона, рядом