ни горных вершин, но понадеялся, что хорошо помнит дорогу, — зря! Не удивительно, что он спутал тропы и двинулся совсем в другую сторону, к Куче, вместо того чтобы идти прямо на юг, в Самье. Когда развиднелось, он попытался сделать поправку и теперь все больше углублялся в Гималаи по незнакомым тропам, пока не вышел к оазису Хотан, к югу от бассейна реки Тарим, — эта местность была настоящим царством холода.

Его одежда не годилась для настолько суровых мест: индиец так замерз, что плохо соображал и снова потерял ориентиры. Восемь дней Буддхабадра брел наугад, и силы постепенно покидали его. В конце концов он просто упал на снег, немного не дойдя до заброшенной хижины, какие изредка попадаются в этих краях, на Шелковом пути, некогда выстроенные кем-то для ночлега торговцев и паломников. И когда тело Буддхабадры уже покрывал слой снега, ему показалось, что его укутывает теплое одеяло. Хорошо, что той же тропой прошла вскоре труппа странствующих актеров.

Очнулся Буддхабадра под косматой шкурой яка, и сидевшая рядом молодая женщина с лукавым взглядом, завидев, что он шевельнулся, поднесла ему плошку горячего супа. Индийцу начало даже казаться, что он уже умер и возродился в некоем благословенном краю.

— Где я? — пробормотал он, с трудом переводя дыхание после большого глотка, который влила в него незнакомка. Очевидно, она не говорила на санскрите, потому что только ободряюще кивала, улыбалась и что-то изображала руками. По мимике и жестам Буддхабадра вдруг догадался, кем она могла быть.

Вскоре он припомнил и хижину, к которой шел. Женщина протянула ему зеркальце из полированной бронзы, и он увидел, что совсем отощал, а лицо пятнают следы обморожений. Потом в комнату вошел пожилой человек. Буддхабадра сообразил, что это руководитель труппы, хотя никогда прежде не видал актеров без традиционного красного грима на лице — обязательного атрибута представлений. Бывалый комедиант ловко ощупал изможденное тело настоятеля монастыря, осмотрел обмороженные места и без слов выразительно показал, что очень доволен: пострадавший идет на поправку, хотя едва не замерз насмерть.

Оставшись наконец в одиночестве, Буддхабадра прежде всего проверил, на месте ли драгоценная шкатулка в форме сердечка, спрятанная в дорожном узелке, который теперь лежал рядом с ним. К счастью, она была в сохранности.

Буддхабадра сразу же снова начал обдумывать, как бы ему поскорее добраться до монастыря Самье. Должно быть, он повторно перепутал направления и ушел далеко на север, в сторону оазиса Турфан — «сверкающей жемчужины Шелкового пути»: города, привлекавшего бродячие труппы своей щедрой публикой. Обычно они стекались туда в начале весны. И все же Буддхабадра был слишком утомлен, чтобы поспешить расстаться с новыми попутчиками, заботливыми и внимательными, проявлявшими искреннее сочувствие. Пришлось временно изменить планы и продолжить путь на север, к Турфану. Полтора месяца Буддхабадра наблюдал за жизнью комедиантов, согревавших сердца обитателей горных селений игрой марионеток, театром теней и акробатическими этюдами, получая за это пищу и теплый кров где-нибудь в углу амбара.

В Турфане тревога, непрестанно мучившая настоятеля, заставила его наконец расстаться с дружелюбной компанией актеров. Довольно скоро в Лояне, в монастыре Познания Высших Благодеяний, будет ждать его Безупречная Пустота, ведь уже почти миновали назначенные три месяца с момента их расставания в обители Самье. Что он сделает, если решит, что Буддхабадра нарушил данное слово? Хуже того, как он поступит, если тот появится вдруг без его драгоценной рукописи? Сложная дилемма. Нужно ли вернуться в Самье и забрать свиток? Или, напротив, стоит воспользоваться тем, что он уже в Турфане, и прямиком отправиться в Лоян?

На дорогу до оазиса Хами требовалось около двадцати дней, затем еще десять — при удачном стечении обстоятельств, — чтобы попасть к Тысяче Пещер. Оттуда до Лояна еще пара месяцев пути. Выходит, дорога займет три месяца, а с заездом в Самье — еще целых четыре месяца: всего, значит, семь! Нет сомнения, это чересчур долго даже для такого терпеливого аскета, как Безупречная Пустота. Он наверняка придет к выводу, что Буддхабадра пренебрег обещанием.

Итак, еще раз… Допустим, Буддхабадра придет без сутры… Безупречная Пустота наверняка потребует детальный отчет, станет расспрашивать о мельчайших подробностях его злосчастного путешествия, заставившего индийца нарушить данное слово. Легко запутаться; к тому же у лоянского настоятеля могут иметься свои лазутчики… За эти месяцы до него может, допустим, дойти весть о пропавшем слоне или, того не легче, о том, что ни слон, ни настоятель вообще не возвращались в монастырь. Скверно!

Если же пройдет целых семь месяцев… Можно сочинить сложное оправдание, сослаться на обстоятельства, всей правды о которых он якобы не имеет правды открывать, — да и к чему, если рукопись — вот она? Нет, лучше будет вернуться в Самье и оттуда сразу же направиться дальше, в Лоян. Перспектива совсем не радовала, особенно после ужасных испытаний, которые ему недавно пришлось пережить. Зима заканчивалась; холод уже не грозил, но снег превращался в бурные потоки воды и грязи, начиналось время частых и опасных лавин.

Однако выбора не было.

Буддхабадра мечтал о спасительном шелке, но при каждом движении все еще испытывал слабость и головокружение: его укачивало, пока он ехал на шаткой повозке актеров. И все время он почти бредил, воображая заветный росток тутового дерева.

Что касается шелка, он принесет колоссальные доходы, центр Малой Колесницы даст мощные импульсы к росту веры, и в обители появятся новые монахи. Древнее учение пребудет в сохранности и приумножится… Благочестивые образы во всей красе представали перед мысленным взором настоятеля монастыря Единственной Дхармы, отвлекая от мрачных воспоминаний и тревог. Понемногу он избавился от мучительных сомнений, идти ему в Самье или нет, и прибыл в Турфан в состоянии блаженного полусна.

Погруженный в свои видения, бесцельно прогуливаясь по городу, он и налетел на пригожего молодого человека, выходившего из большого, похожего на амбар строения. Юноша рассыпался в извинениях, а потом пригласил Буддхабадру внутрь, чтобы промыть разбитую при падении бровь и остановить кровотечение.

— О, да здесь настоящая оранжерея! — заметил Буддхабадра.

— Это тутовник, для разведения шелкопряда, — с рассеянной улыбкой ответил юноша, довольно сносно говоривший на санскрите, так что настоятель монастыря Единственной Дхармы без труда понимал его.

— Мне казалось, китайцы держат монополию на выработку шелка, — не удержался пораженный аскет.

— В Турфане можно найти все что угодно! — безмятежно отозвался молодой человек.

— А как тебя зовут?

— Луч Света. Но, к сожалению, мои насекомые серьезно занедужили.

За несколько минут Луч Света достаточно рассказал Буддхабадре, чтобы тот решил, что Безупречная Пустота сильно лукавил и набивал цену: оказывается, не так уж и трудно