– Но вы же сами сказали, что только темнеть начало. А смеркается в это время года у нас быстро, и в семь вечера уже совсем темно. Нестыковочка получается…

Четыре настороженных глаза впиваются в меня, и я уже чувствую себя ужом, вертящимся на раскалённой сковородке.

– Чем вы занимались эти три с лишним часа? – эхом доносится до меня тот же вопрос.

Низко опустив голову и глубоко вздохнув, словно предстоит прыгнуть с отвесного обрыва в бесконечную глубину, отвечаю:

– Труп выбрасывал, который этот сбежавший мужик попросил подвести меня и оставил завёрнутым в ковёр на крыше, в багажнике машины…

6.

Утром пораньше кавалькада из нескольких полицейских машин и пикапа скорой помощи отправились к месту, где я присыпал камнями завёрнутый в ковёр труп неизвестного воришки. Я даже не подозревал, что такое большое количество людей должно присутствовать при довольно неприятной и печальной процедуре извлечения из земли покойника.

Первым делом из служебного фургона вылез судебный фотограф и принялся устанавливать свои штативы, следом за ним вылезли на воздух люди из прокуратуры, а потом прихваченные из города понятые и, наконец, пара рабочих с кирками и лопатами. Полицейские выбирались из своих машин последними. После них внутри оставался лишь виновник торжества – я, закованный в ручные и ножные кандалы.

Место захоронения отыскиваю сразу и тут же прошу начальника коротышки, который и здесь за главного:

– Можно мне постоять в стороне, когда будут извлекать тело?

– А что не так? – невольно усмехается он. – Не привык к таким зрелищам?

– И привыкать не собираюсь!

– Хорошо, – одаривает меня монаршей милостью начальник и, усмехаясь, командует двум конвоирам с автоматами. – Отведите его в сторону, пускай парень побережёт нервную систему. Она ему ещё пригодится.

Меня отводят на несколько метров, где я присаживаюсь на широкий плоский камень и опускаю голову. Сердце моё колотится так сильно, что даже темнеет в глазах, а горло перехватывает спазм, отчего дышу тяжело и с какими-то всхлипами. Мне кажется, что пройдёт несколько минут, и мой мир, то есть всё, что интересовало и волновало меня, рухнет в преисподнюю, из которой уже не выбраться, как ни старайся, и всё для меня раз и навсегда переменится – станет настолько плохим, что даже представить пока невозможно…

За моей спиной разносятся в наступившей гулкой тишине удары лопат о камни, и спустя минуту оживлённые голоса копателей, вероятно, добравшихся до покойника. Да им и трудиться особо не пришлось, потому что глубокой ямы я не копал, а лишь присыпал труп камнями, потому его и отыскивают сразу. И сразу начинаются стандартные процедуры, за которыми я не слежу.

Кто-то хлопает меня по плечу. Вздрагиваю и оборачиваюсь – это коротышка:

– Теперь необходимо подойти и посмотреть.

– Можно обойтись без этого?

– Нельзя.

Ковёр я узнаю сразу, поэтому молча киваю головой. Кто-то из начальства приказывает разрезать пластиковую ленту, которой он замотан, и я снова пытаюсь отвернуться и отодвинуться подальше, но мне не дают.

В ковре лежит сухощавый и смуглый до черноты мужчина лет сорока. На нём выцветшая старая майка и дешёвые шорты, цвет которых определить из-за пыли и каких-то жирных невысыхающих пятен почти невозможно. Но на шее у мужчины толстая жёлтая цепочка с простеньким кулоном – и это единственное, пожалуй, что не испачкано пылью и тускло сияет в лучах солнца, падающих в разрытую могилу.

Близко стараюсь не приближаться, потому что знаю, что там уже запах разлагающейся плоти, а я, если услышу его, то потом долго он будет мерещиться мне и не давать покоя.

– Вы с ним были знакомы? – спрашивает меня кто-то за спиной. – Как его зовут?

– Первый раз вижу.

– Неужели? – не доверяют мне. – А почему тогда занялись его захоронением? Отвезли бы в больницу или в полицию, в конце концов, подбросили бы на порог – и все дела. Максимум, рассказали бы честно, как он к вам попал. А вы всё-таки отправились сюда и попытались всё сделать тихо и скрытно, чтобы никто не узнал. Вас кто-то об этом попросил или сами додумались?

– Никто не просил…

– Предположим, что это так… Дальше будем разбираться в управлении.

Пока покойника фотографируют и грузят в фургон скорой помощи, меня сажают в одну из полицейских машин, и мы быстро уезжаем в город.

Хоть наша поездка и заняла чуть больше часа, но устаю я так, будто с утра до ночи работал на раскалённых апельсиновых плантациях. Тем более, ночь у меня прошла совершенно без сна, ведь домой меня так и не отпустили, зато предоставили отдельную камеру, в которой было всё, что нужно для жизни… Но для какой жизни! Выходило, что одних банальных бытовых вещей нормальному человеку мало! А здесь, в этой стерильной и неуютной камере было, так сказать, чистилище, преддверие будущего тюремного ада. Я даже представлял себя уже новым графом Монте-Кристо, закупоренным в мрачный каменный мешок на веки вечные…

Мы снова в допросной. На сей раз со мной беседует только коротышка.

– Теперь, пожалуйста, изложите свою историю заново и с учётом того, о чём нам стало известно сегодня, – говорит он, брезгливо поджимая губы, – любопытно, знаете ли, услышать вашу очередную версию. А лучше всего, не тяните и расскажите правду…

Мне ничего не остаётся, как только рассказать ему всё, что помню, ничего теперь не утаивая. Тем более, чувствуется, что они всё отлично знают и без меня. Рассказываю ещё раз о том, как меня остановил посреди улицы незнакомый мужик и попросил подвести какой-то груз. Если бы я сразу узнал, что упаковано в ковре, ни за что не согласился бы помогать. Когда мы тащили покойника в ковре до машины, он напел мне историю про воришку, забравшегося в его квартиру, и про то, как он его пристукнул. После этого пообещал мне тысячу или даже две тысячи шекелей, против чего устоять я не смог, и потом, уже в дороге, этот мужик вспомнил, что денег у него с собой нет, поэтому нужно заехать в банк и снять наличные в банкомате. В залог того, что он не сбежит, мужик оставил в машине барсетку и отправился в банк. С тех пор я его больше не видел, хоть и ходил спустя некоторое время его искать. Что мне, скажите, оставалось? А ведь ещё и труп, лежащий в багажнике на крыше, нужно куда-то девать, верно? О том, чтобы отвезти его в полицию или в больницу я даже не подумал, настолько был перепуган и возбуждён. Хотя, наверное, так и нужно было поступить…

Но мои рассуждения и выводы коротышке не нужны. Он нервно мотает головой и требует излагать только факты, а не собственные рассуждения.

Вздохнув, продолжаю:

– После возвращения к машине, я проверил оставленную барсетку и нашёл в ней мешочек с камнями. В темноте проверять, что это за камни, не стал. Да и при свете я вряд ли мог бы определить – я же то в драгоценностях не спец. Оставалось лишь поскорее избавиться от трупа – не оставлять же его в багажнике до утра! – потом ехать к ювелиру, чтобы выяснить, какую ценность представляют камни. Что я в итоге и сделал. Отвёз труп на то место, где мы его сегодня нашли, и присыпал всем, что попало под руку. Потом, как планировал, отправился к Марку, чья мастерская в это позднее время была ещё открыта. Я знал, что он задерживается на работе допоздна.