— Вообще-то я догадывался. Но я не смог найти никого из вас. Я искал много месяцев, но безрезультатно. Итак, что случилось со всеми вами?

— Видите ли, я знаю, что случилось со мной. Но, боюсь, я понятия не имею, что случилось с моей матерью и Клеменси.

— Вы не поддерживаете связь?

— Нет. Я не видел их с тех пор, как был подростком. Насколько мне известно, моя мать живет в Корнуолле, и смею предположить, что моя сестра тоже. — Он пожимает плечами и берет свой бокал. — Пенрит, — добавляет он.

Миллер бросает на него вопросительный взгляд.

— Я почти уверен, что она живет в Пенрите.

— О, — говорит Миллер. — Это здорово, спасибо.

— Не стоит благодарности, — отвечает Фин. Затем потирает руки и говорит: — Спросите у меня что-нибудь еще! Спросите меня, что на самом деле произошло в тот вечер, когда все умерли.

Миллер мрачно улыбается.

— Хорошо, — говорит он. — Итак, что же тогда произошло? В тот вечер, когда все умерли?

Фин озорно смотрит на них обоих, затем наклоняется так, чтобы его рот был прямо над микрофоном мобильника Миллера, и говорит:

— Итак, для начала, это никакое не самоубийство. Это было убийство.

Фин исчез на неделю. Без него моя жизнь становилась бессмысленной. Когда он был в доме, каждый приход на кухню дарил возможность увидеть его лицо, каждое утро начиналось с мысли о возможной встрече с ним. Без него мне казалось, будто я заперт в темном доме, полном чужих людей.

А потом, спустя неделю, я услышал, как хлопнула входная дверь, из коридора донеслись голоса, и я увидел Фина, а позади него Салли. Она настойчивым тоном что-то доказывала Дэвиду, который стоял, сложив руки на животе.

— Я не просила его приезжать. Ради бога. Это последнее, что я бы сделала. Я и так загостилась у Тони. А тут еще мой сын-подросток!

— Почему ты не позвонила? — спросил Дэвид.

— Он сказал мне, что ты знаешь, что он вернется! Откуда мне было знать? И я позвонила тебе сейчас, не так ли?

— Я думал, что его убили. Мы страшно беспокоились.

— Мы? Кто такие, мать твою, эти гребаные «мы»?

— Мы, — сказал Дэвид. — Мы все. И, пожалуйста, не сквернословь в нашем доме.

— Фин сказал, что ты его ударил.

— Я его не бил. Ради бога. Это был всего лишь шлепок.

— Шлепок?

— Боже мой, Салли, ты понятия не имеешь, ты вообще не представляешь себе, каково жить с этим ребенком. Он грубит. Он ворует. Он принимает наркотики. Он не уважает соседей по дому…

Салли вскинула руку.

— Довольно, — сказала она. — Он подросток. Он хороший ребенок, но он подросток. И этим все объясняется. Переходный возраст.

— Возможно, в твоем жалком видении мира это правда. Но остальной мир не согласится с тобой. Этому нет оправдания. В его возрасте мне бы и в голову не пришло вести себя таким образом. В него как будто вселился дьявол.

Я видел, как Салли взяла Фина за плечо. Я видел, как осунулось ее лицо.

— Завтра я смотрю одну квартиру, — сказала она. — В Хаммерсмите. Две спальни. Дети могут какое-то время жить со мной.

Дэвид скептически посмотрел на нее.

— И как ты собираешься платить за квартиру?

— Я работала и скопила немного денег.

— Ладно, посмотрим. А если серьезно, сомневаюсь, что ты в состоянии контролировать Фина. Ты слишком мягкая и ему потакаешь.

— Я не потакаю ему, Дэвид, я его люблю. Советую и тебе попробовать это когда-нибудь.

* * *

Салли осталась на пару часов. Атмосфера была токсичной. Берди не выходила из своей комнаты, но я слышал, как она демонстративно кашляет, вздыхает и расхаживает по комнате. Когда Салли наконец ушла, Берди спустилась по лестнице, бросилась в объятия Дэвида и мелодраматически прошептала:

— С тобой все в порядке, мой дорогой?

Дэвид стоически кивнул:

— Да, все в порядке.

А потом, в упор глядя на Фина, он прищурился и произнес слова, свидетельствовавшие о начале настоящего кошмара.

— Отныне здесь кое-что изменится, — сказал он. — Помяни мое слово.

* * *

Первое, что изменилось, — это то, что Фина стали запирать в его спальне всякий раз, когда Дэвид или Берди не могли его контролировать. Неким образом взрослые дружно пытались убедить нас, что это нормально, объяснимо и даже разумно. Это для его собственной безопасности — такова была их мантра. Ему было разрешено принимать душ, ухаживать за садом, помогать на кухне, учиться играть на скрипке, есть вместе со всеми и заниматься физическими упражнениями.

Поскольку мы и так уже проводили большую часть нашего свободного времени в наших комнатах, поначалу это не казалось таким зловещим, как кажется сейчас. Оглядываясь в прошлое, порой поражаешься тому, с какой легкостью дети способны воспринимать самые странные сценарии. Если же воспринимать все это с позиций сегодняшнего дня, в черно-белом свете, это действительно шокирует.

* * *

Однажды, вскоре после того, как Фин в сопровождении матери вернулся в дом, я, скрестив по-турецки ноги, сидел на кровати и читал книгу, которую он дал мне почитать несколько недель назад. Увидев его, я вскочил, потому что было уже поздно, и я полагал, что его дверь будет заперта на ночь.

— Как?.. — начал я.

— Джастин привел меня наверх после ужина, — пояснил он. — И как будто случайно забыл замкнуть замок.

— Старый добрый Джастин, — сказал я. — Чем ты собираешься заниматься? Ты ведь не убежишь, не так ли?

— Нет, — сказал он. — Нет смысла убегать сейчас. На следующей неделе моя мать переезжает в квартиру, и я буду жить с ней. Все это дерьмо закончится.

Он как будто кулаком врезал мне в горло.

— Но твой отец… он тебя отпустит? — запинаясь, пролепетал я.

— Мне наплевать, позволит ли он мне или нет. Мне в декабре исполнится шестнадцать. Я хочу жить с матерью. Он ничего не сможет с этим поделать.

— А как же Клеменси?

— Она уйдет вместе со мной.

— Как ты думаешь, твой отец и Берди тоже переедут? Как только ты и Клеменси уйдете?

Он резко рассмеялся.

— Э-э-э, нет, ни за что. Он здесь сейчас пустил корни. Установил свои порядки.

После этих его слов повисло короткое молчание. Фин прервал его первым.

— Помнишь тот вечер? Когда мы забрались на крышу? Когда закинулись кислотой?

Я кивнул. Как я мог такое забыть?

— Кстати, осталась еще одна штука. Там, наверху.