Доктор Карр растерянно моргнул, явно опешив.

– Что ж, я действительно говорил с мистером Краучем. Вы ведь помните, что я говорил вам об этом?

Уклонившись от признания, Джадд потребовал:

– Какого черта все это значит?

– Значит все это – что, мистер Уайлдер?

– Да все это про Индию. Сначала тот, другой… как там его… Рагги. А теперь и вы тоже. Что происходит?

Лицо доктора Карра заметно порозовело, голос его напрягся, когда он заговорил:

– Прошу прощения, мистер Уайлдер, но я никоим образом не мог знать, что ваше пребывание в Индии связано с тем, о чем вам не хочется говорить.

– Что вы хотите этим сказать: мне не хочется об этом говорить? – вспыхнул Джадд в ответ. – Просто я хочу знать, что происходит, вот и все. Что все это значит? При чем тут Индия?

Доктор Карр стал пристально разглядывать его, отчего больной почувствовал себя будто под микроскопом, приколотым булавками и неспособным вырваться на волю.

– Да, мистер Уайлдер, мне желательно знать, что произошло с вами в Индии, только не больше, чем о любой другой стороне вашей жизни. Для того чтобы вам помочь, мне необходимо узнать о вас столько, сколько это только для меня возможно.

– Я полагал, у меня сердечный приступ случился? – с вызовом заявил больной, отвратив свой слух от внутреннего голоса, который уже кричал ему, что он ведет себя по-дурацки.

– Вы хоть как-то представляете себе почему?

– Что – почему?

– Почему у вас сердечный приступ случился?

– Откуда мне знать? Вы доктор – вы мне скажите.

– Вы не задумывались над тем, мистер Уайлдер, что возможна связь между вашим сердечным приступом и тем, что вы за человек или, по крайней мере, тем человеком, в кого вы себя превратили?

– Вы на меня как бы бирку чувствительного навесили, да? – выговорил Джадд под воздействием накопившейся за многие годы горечи в общении с докторами: все они брали с него деньги, ничего не делая взамен, утверждая, что он сам был виноват в своих бедах со здоровьем.

Губы доктора Карра скривились в подобие язвительной улыбки.

– Возможно, полагаю, у меня сложилось неверное представление, но, говоря откровенно, мистер Уайлдер, вы не произвели на меня впечатление человека бесстрастного, безмятежного, флегматичного, бесчувственного.

– Ладно, ладно, может, временами я и спускал пар, – сказал Джадд, наконец-то прислушавшись к собственному внутреннему голосу, но какая-то несдерживаемая несговорчивость заставила его добавить с вызовом: – И что с того?

– А то… – тут же ответил доктор Карр, подавшись вперед, в наступление. – Вне всяких сомнений, мистер Уайлдер, существует связь между коронарной окклюзией и характером поведения. Поначалу вы можете с этим не соглашаться, однако в вас достаточно здравомыслия, чтобы внять убеждению… – Доктор умолк, выжидая.

Теперь уже не просто один внутренний голос, целый хор несвязных криков, каждый из которых требовал, чтобы в него вслушались, и тот, что прорвался сквозь общий гам, завопил:

– Это что такое, черт побери, сеанс у психоаналитика? – Потом тот же голос в ответ на заминку доктора рванул в наступление: – Вы кто такой? Психолог, что ли?

Джадд попытался было смягчить слова улыбкой, но было уже поздно. Доктор Карр уже был на ногах. У больного еще оставалась возможность: доктор по-прежнему стоял возле койки, но, глядя вверх, в этот черный насупленный взгляд, он растерялся, промедлил, и возможность была упущена: доктор Карр повернулся к нему спиной и направился к двери. Он мог остановить его: была минутная заминка в дверях, когда доктор оглянулся и тихо произнес: «Я загляну к вам завтра утром», – но только порыв Джадда закричать, прося извинения, подмяла под себя невообразимость всего происшедшего. Оцепенело уставился он на закрытую дверь, пытаясь обвинить доктора Карра в том, что тот насел на него, стараясь прогнать от себя горькое осознание того, что виноват во всем он сам.

Внезапно по звуку какого-то движения сообразив, что миссис Коуп находится в палате, он повернул голову на подушке и с удивлением обнаружил, что она уже стоит рядом, а близость ее присутствия служила обещанием сочувственного понимания.

– Вы всегда себя вот так вели?

Голос принадлежал миссис Коуп, тут ошибиться было невозможно, зато тон его был невероятным, пока он не поднял взгляд, чтобы заглянуть медсестре в лицо. С гнетущей неожиданностью увидел он на этом лице с плотно сжатыми губами выражение неодобрения.

– Что вы имеете в виду? – шевельнул он пересохшими губами. – Как – так?

– Отчего вы так боитесь позволить кому-то помочь вам?

Джадд Уайлдер, вздрогнув, проснулся, не осознавая, что его разбудило, хотя и уловил, как чуть раньше быстро закрылась дверь в туалет. Прислушавшись, разобрал, что за звуки доносились оттуда: кого-то рвало. Потом зашумела спущенная в унитаз вода. Еще немного времени прошло, и он услышал, как вода из крана полилась в раковину.

Дверь открылась, появилась Мэри Уэлч с посеревшим лицом.

– Что случилось? – спросил он.

Мэри замерла, похоже, ее страх сковал, что больной не спит.

– Вам нехорошо, – сказал он. – Вы бы лучше…

– Нет-нет-нет, – сухим листопадом посыпались с ее губ перепуганные отпирательства и тут же замерли, будто порыв ветра принес робкую попытку укрыться за спасительной улыбкой. – У меня все в порядке, правда-правда. Это просто… так, ничего особенного.

– Какая-то причина должна быть. Вы не…

– Вы догадались, да? – Она допытывалась, как обвиняла. И (он еще и рта не успел открыть) выпалила: – Ну и что, я беременна. Думала, что давно уже прошли сроки, когда всякие неприятности… – И прикусила губу, явно борясь с очередным приступом тошноты.

– Шли бы вы домой, – сочувственно предложил больной. – Уже почти семь. Мисс Харш будет здесь совсем скоро… – И осекся под ее взглядом: широко раскрытые глаза не мигая смотрели на него, как на какой-то новый источник страха. – Да. Со мной будет все в порядке, – убеждал он. – Всего-то несколько минут.

– Не говорите доктору Карру! Прошу вас, не говорите! Обещайте, что не скажете!

– Вы беременны – и что тут такого ужасного? У них что, есть какие-то правила, по которым медсестрам нельзя… – И вдруг все стало ясно, в памяти всплыло вчерашнее утро, то, с какой настойчивостью она называла себя именно миссис Уэлч. С губ больного сорвалось бессловесное выражение понимания.

– Вы ведь еще вчера догадались, правда? – совсем потерявшись, воскликнула Мэри. – Я думала, вы догадались.

– Кто отец? – спросил он, и, как оказалось, заданный в лоб вопрос стал началом, лучше которого и не придумаешь: на него редко отвечают, зато почти всегда воспринимают как приглашение к разговору.