Она сказала, что показать будущее и предсказать судьбу может на этом конце земли лишь одно создание.

Ледяной сфинкс.

Тот самый, из полузабытых легенд. И если соплеменники Виты давно разуверились в его реальности, назвали вымыслом, то оравэты не сомневались в его существовании. Они говорили, что владыка айсбергов плавает между тремя мирами – нижним, земным и миром грез.

Вита так и не поняла до конца, что это значит – мир грез. И где он находится? Но Ринэнэн уже в пути успокоила ее.

– Не переживай, ты отыщешь ледяного сфинкса. Мать говорит, он сам однажды приходит к тем, от кого утаили что-то важное. Его притягивает жажда познания, как пущенная в воду кровь тянет акул…

Олени мчались быстро. Копыта мягко ступали по снегу. Летела в стороны сбитая с наста ледяная крошка. Как тысячи брильянтов, сверкала в колеях под полозьями.

– Но как? Я не представляю, – Вита вздохнула.

– Тебе помогут, – уверила Ринэнэн, и голос ее, сопровождаемый скрипом нарт и шумным дыханием оленей, прозвучал тихо-тихо.

– Кто? – еще тише спросила Вита, ощутив вдруг, что совершенно не хочет знать ответ.

– Проводники. Ты увидишь их и узнаешь – не спрашивай, как – а они узнают тебя и отведут на ту сторону. Мы называем это переходом в мир… мертвых. Но ты не бойся, у тех, кто перешел с проводником, всегда есть шанс вернуться назад.

Зверь в голове обрадовано двинулся, оскалился во всю ширь длинной пасти – Вита закрыла глаза и отчетливо увидела его на обратной стороне сомкнутых век. «Не бойся. Ничего не бойся, моя капелька. Ты ведь знаешь теперь, чем чреват страх? Поэтому не бойся больше никогда».

– Я не боюсь, – ответила Вита то ли Ринэнэн…

… то ли зверю.

Сани остановились у водной кромки.

Раскинулась до самого горизонта лилово-голубая, нефритово-изумрудная бездна. Бледная дневная луна отразилась в морской глади. И солнце смотрело на нее, прячась в дымке облаков.

– Дальше поплывешь одна.

– Ринэнэн, прошу тебя, позаботься о моей Ветке, – Вита погладила по головке козленка и бережно передала его оравэтке.

– Хорошо, – согласилась та, пряча козочку под полу плаща. – Обещаю, что буду заботиться о ней до твоего возвращения…

Сани разворачиваются и скользят назад, в кремовую мглу, туда, где расплывчатыми бурыми точками проступают вдали жилища оравэтов. Олени тянут с двойным усердием – им хочется домой.

Вдох-выдох.

Под ногами край земли. Реальный. Узкая полоска берега, покрытая коркой намерзшего льда. И вода под ней.

Черная, как ночь, глубина, смотрит сотнями желтых глазков.

Огни нижних миров…

В этот раз оборот занимает много времени. Вита меняет тело осторожно – осознает каждое движение, каждый миг метаморфозы. Боли нет, и все же одежда и оружие, врастающие в крошечное птичье тельце, рождают не слишком приятные ощущения.

Вита еще не привыкла…

Нырнув в глубину, она вспомнила Гана и мысленно поблагодарила его за то, что научил сохранять оружие и одежду.

Хорошо! Даже щит удалось взять с собой, хоть он громоздок и тяжел. Вита не могла видеть себя со стороны, но ей отчего-то казалось, что ее оружие отражается в цвете птичьего оперения… Так, если приглядеться, получалось у Гана. В тот раз, когда он, показывая замедленно процесс превращения, растворил в крапе леопардовой шкуры очертания сапог, рукавов, плаща…

Хотя, разве сейчас это важно? И почему Вита вообще вспомнила про Гана?

Злилась ли она на него? Нет… Он все верно сказал – она позволила себе немыслимое. Испуг. Подчинение. И все это случилось не просто так. Пусть ведьма не могла колдовать – она использовала иную власть, и Вите хотелось знать причины подобных возможностей…

В воде она пришла в себя и устремилась на север. Зверь внутри одобрительно рыкнул, подтверждая, что направление выбрано верное. Море здесь было особенно тихим и темным. Подводные огни горели ярко, но слишком глубоко, чтобы озаботиться серьезно на их счет…

А кругом вода, вода, вода… И ничего в ней – пусто. Ни рыба не промелькнет, ни бесцветная северная медуза, совсем прозрачная, будто из стекла…

Вскоре появились звуки – заунывные, пронзительные, зовущие. И такие знакомые. Сердце рвалось от них на куски, и на душу наваливалась тоска.

Песнь китов.

Интересно, о чем поют эти великие звери? Вита прислушалась и… поняла, что начинает разбирать слова…

О том, что море бесконечно, и так сложно проплыть его от начала до конца. Ведь никто не знает, где вообще у него конец, а где начало…

О том, как сильна тоска по суше и невиданным лесам ее, пустыням и лугам…

О тех временах, когда все киты ходили по земле.

О самом начале Рассвета.

Вита заслушалась и не заметила, как подошли вплотную киты, как проплыли мимо, сотрясая водную толщу, качая, как крыльями, плавниками…

Их было много. Так много, что и не сосчитать! Все голубовато-серые, облепленные ракушками и клочками водорослей. И лишь один – особенный. Белый кит, похожий на оживший айсберг.

Говорят, все белые звери и птицы служат одному великому духу – Хати-Куоло, Владыке Еи-Тулле-Минулле. Неназванному… Люди боятся лишний раз произносить его земное имя, но каждый раз, проходя мимо белых костей и погребальных костров тихо шепчут себе под нос «Еи тулле минулле». Не приходи за мной.

Белый кит завораживал.

Лишь глаза его были черны, и пряталась в них особая тьма. Та, что зовется забвением. Вечным сном. Концом всего.

Он проплыл так близко, что будь у Виты в птичьей ипостаси человеческие руки, она бы смогла коснуться его.

«Иди за ним, он покажет дорогу», – сказал голос в голове.

«Мне страшно», – призналась Вита.

«Ничего не бойся, моя капелька. Слышишь? Ничего!»

***

Одну за одной кит разменивал мили.

Наверное, ночь должна была настать, но здесь, на другой стороне, ее не было. Неподвижно висели на небосводе солнце и луна и наблюдали безразлично за несущейся вперед маленькой черной точкой.

Птицей.

Она упорно и неумолимо продвигалась вперед. И ничто не могло остановить ее. Ни огромные бледные рыбы с щучьими головами и прозрачной, как слезы, кровью. Ни страшные кальмары, тянущие любопытные щупальца из глубин.

Там, где подводные горы поднимались к самой водной поверхности, Вита опускалась вниз, чтобы взглянуть на россыпи алых и розовых морских звезд, на сады актиний. Полюбоваться замерзшими подводными водопадами и танцем будто наряженных в подвенечные платья медуз.

Это была первозданная, чистая красота, созданная без капли колдовства, без крохи хитрой человеческой мысли.