— Вижу, память у тебя отменная, Степа, — натянуто улыбнулся Горовой. — А теперь все, хватит, мне не интересно слушать постельные подробности. Может, мне пора признаться, почему я вновь заинтересовался этим делом и поручил расследование не кому-нибудь другому, а именно тебе?

— Ну уж нет, — запротестовал Калачев. — Я не хочу, чтобы обо мне думали как о тугодуме и балбесе!

— Что ж, отрадно наблюдать такое рвение, — вынужден был одобрить Горовой и даже пару раз хлопнул в ладоши. — А знаешь, любопытно, дойдешь ли ты до сути сам, без моей подсказки.

— Попробую, — процедил настырно сквозь зубы Степан. — Мне тоже становится интересно узнать, где здесь собака зарыта!

Он несколько секунд что-то обдумывал, закрыв глаза, после чего продолжил:

— Салях добился, чего хотел. Студенты пользовали его почти каждую ночь. А руководство на все закрывало глаза! Теперь поразмышляю о «дружбе» Саляха с шашлычником Хасаном. Может быть, в этом направлении меня ждет удача?

— Что ж, раз ты так считаешь, — Горовой кивнул и потянулся за папиросой. — Только не очень-то увлекайся. Собака в этом деле зарыта намного ближе, чем ты ее искать собираешься.

— С иранцем Хасаном «женщина Салях» познакомился, как обычно, прийдя за продуктами для студентов на базар, где иранец бойко торговал шашлыками. И это в голодное-то время?! Салях в этот день решил вкусить поджаренного на угольках мяса. Шашлык показался Саляху странным — сладковатым на вкус. Когда он вернулся в техникум, его стошнило.

Остаток дня истопник чувствовал себя разбитым, но на следующий день снова пошел на базар и откликнулся на зов шашлычника. Хасан, как ни странно, угостил его мясом бесплатно. Так продолжалось несколько дней. Со временем проходимцы сделались закадычными приятелями и любовниками одновременно.

— Короче, Степан, — не выдержал начальник. — Старайся по существу.

— Если верить протоколу, — напрягая память, продолжил Калачев. — Как-то раз больной с похмелья Салях сетовал на жизнь, на работу, а хитрый иранец внимательно его слушал и угощал шашлыками. Улучив момент, Хасан вдруг предложил любовнику заняться «настоящим делом» и предложил: «Заманивай студентов к себе по одному, пои до беспамятства и связывай. А я буду за ними позже приходить!» Он обещал щедро платить за каждую голову.

Степан сделал паузу, закурил и продолжил:

— С этого момента все и завертелось. Вечером Хасан пришел к Саляху, а у того уже сидел абитуриент. Заперев за собой дверь, Хасан подошел к парню и ударом кулака свалил на пол. Затем, не мешкая, они стянули с него штаны, и иранец привычным жестом отрезал ему половые органы. Вдвоем с Саляхом они попытались остановить брызгавшую из страшной раны кровь, но их попытки к успеху не привели. Паренек к утру умер.

На вопрос Саляха, для чего Хасан все это проделал, тот ответил: «Таких вот кастратов я передаю одному очень богатому человеку. Он хорошо платит за каждого, но только живого. Но а если кастрированный подыхает, так я его…» После этого Хасан разрубил тело паренька на части, сложил в мешок и вынес с территории техникума.

— Постой, обожди, выпить есть? — простонал Горовой, сделавшись белее мела. — Меня всегда мутит, когда я слышу эту ужасную историю.

— Выпить нету, сам запретил, — проговорил Степан взволнованно. — Вон воды в ведре зачерпни и дальше слушай…

С этого дня дружба негодяев стала тверже железного сплава. Они заманивали парней и девушек в комнату Саляха, где безжалостно калечили. Если жертва не умирала, ее ночью выносили за пределы Караван-Сарая и грузили в телегу. Куда Хасан увозил несчастных, он не сознался даже на суде. Ну а те, кто не смог выжить после зверских увечий, просто-напросто расчленялся и шел на шашлыки. Убийцы несколько месяцев скармливали горожанам человеческое мясо и имели немалый с этого доход!

Степан зачерпнул ковшик воды и вылил себе на голову.

— Студенты исчезали регулярно, — продолжил он хрипло, — что не настораживало администрацию техникума. Многие ведь не выдерживали условий обучения и проживания в Оренбурге и сбегали домой. Поэтому исчезнувших заносили в списки «дезертиров», и делу конец. Несколько месяцев длился этот кошмар, но однажды одна студентка случайно услышала доносящиеся из комнаты истопника мычание и хрип. Девушка поделилась своими сомнениями со здравомыслящим преподавателем и…

— Все, достаточно, или я грохнусь в обморок! — воскликнул Горовой, вскакивая со стула. — Оба мы знаем, что убийц разоблачили и предали суду. Оба получили высшую меру, только вот…

— Невыясненным осталось одно обстоятельство, — продолжил Степан, словно не замечая протестов начальника. — С мертвыми все ясно: их скормили горожанам. А вот что стало с теми, кого оскопили и вывезли из Караван-Сарая? Тот, кто остался в тени, ушел от ответственности, — процедил сквозь зубы Степан. — Хотелось бы знать, что это за личность.

— Эта «личность» может быть скопцом, — продолжил Горовой, отирая лицо руками, словно от грязи — И, что самое прискорбное, у нас нет никаких сведений о деятельности этой изуверской секты в наших краях!

— Ты думаешь, что это дело рук того ублюдка, который убил моего отца? — предположил Степан.

— Я уверен в этом, — проговорил озабоченно Дмитрий Андреевич. — Купец скрывается где-то рядом. У него есть деньги, и он хочет властвовать пусть над ущербными, но людьми. Он вырос в секте, и его психика сломана теми чудовищными обрядами, которые в ней совершались.

— И какой же вывод?

— По моему глубокому убеждению, вывод здесь напрашивается сам собой. Купец сколотил секту, которая существует и сейчас. Скопцов надо найти и привлечь к суду. Что же касается самого Купца… Ты его можешь пристрелить как собаку! Убийство твоего отца, думаю, еще не самый страшный грех на черной душе этого оскопленного зверя!

Иван Петрович Носов вернулся из леса с вязанкой хвороста. В окнах горницы он увидел свет, и это неприятно удивило его: на улице еще не совсем темно, а жена жжет керосин, будто не знает, скольких денег это стоит!

Войдя в избу, мужчина оторопел: за столом сидел его младший сын Прошка, слабый умом, а потому должный находиться сейчас в Оренбурге, в лечебнице для умалишенных.

— Ой, Ваня! — воскликнула, увидев мужа, Нюра. — Гость-то у нас какой! Это же племянничек твой, Васенька, к нам погостить заехал! Как зашел, я и обомлела: так он на Прошеньку похож, будто из одной утробы на свет народилися!

Иван Петрович протер глаза, которым отказывался верить. Человек, сидевший за столом, действительно как две капли воды походил на несчастного сына. Только осмысленный взгляд гостя отличал его от Прошки, да и одежда… Сын неизлечимо болен, а значит, это может быть только племянник Васька, отпрыск покойного старшего брата.

При появлении Ивана Петровича племяш в два прыжка оказался рядом и, распахнув для объятий руки, замер, не решаясь обнять дядьку.