— Это отец твой в Бога верил, а ты… Такие вот, как ты, большевики партейные все церкви порушили, бесы вас раздери.

— А это как раз не твоего ума дело. Давай лучше не лясы точить, а пойдем выпьем.

— Не буду я пить с тобой, хоть серчай, хоть чего.

— Ишь какой?! Может, ты меня так вот рассердить хочешь?

— Думай, как знаешь, а я вот лучше здоровьице свое поберегу. Не так много у меня его осталось.

— Тогда прощай, вурдалак старый. Моли Бога, чтобы ко мне в кабинет не угодить. Если дознаюсь, что к смерти отца ты мало-мальское касательство имел или убийцу покрываешь, так и знай, что до лагерей ты не доедешь. Я с тебя живого шкуру спущу!

Степан побродил немного по селу и решил снова сходить на кладбище. Присев на могильный холмик, он задумался. Душа изнывала от страдания. Только сегодня Степан вдруг начал понимать, как много значил для него покойный родитель. Всегда спокойный, добродушный, малоразговорчивый… Но почему его убили так жестоко?

— Ну вот и все, батя, — проговорил он, размазывая по щекам слезы. — Теперь все горести твои позади. Покойся с миром, и пусть земля будет тебе пухом.

Подул холодный морозный ветер, и Степан зябко поежился. Над степью опять поднималась пурга. Мужчина поднял воротник и осмотрелся. «Пора возвращаться, пока не продуло», — решил он и пошагал к выходу с кладбища. Усиливающийся ветер подгонял его в спину.

Оказавшись за воротами, мужчина обернулся и, прощаясь с мертвыми, трижды перекрестился.

— Видели бы меня сейчас товарищи по партии, — прошептал он, ухмыляясь. — Уже завтра бы партийного билета лишился.

Вернувшись в опустевшую отцовскую избу, Степан затопил печь и, сбросив тулуп, улегся на кровать. Он хотел продумать план предстоящего расследования, но никак не мог сосредоточиться, ворочался в темноте и прислушивался к завыванию вьюги за окном. В избе пахло дымком от старенькой печи, и его потянуло ко сну.

Задремавшего Степана разбудил громкий стук в окно. Он резво вскочил с кровати, выхватил из кобуры наган и взвел курок. Затем осторожно, на цыпочках вышел в сени. Сильно волнуясь, Степан отодвинул деревянный засов и, взяв наизготовку наган, толкнул створку.

Он на секунду зажмурился от резкого порыва насыщенного снегом ветра, ударившего в лицо, а когда открыл глаза, увидел молодого человека в зимнем пальто и серой каракулевой шапке.

— Васька, братан! — закричал восторженно Степан, засовывая наган за пояс и распахивая объятия. — Явился-таки, поганец! А мы тебя еще вчера ждали.

Василий поставил чемодан у ног, братья обнялись, расцеловались и прослезились. Степан хотел что-то сказать, но подступивший к горлу ком не позволил произнести ни слова. Мужчины вошли в избу.

— Васька, что же задержался ты, бродяга чертов? — крикнул Степан. — А отца мы прошедшим днем похоронили…

Пока тот снимал пальто и стягивал с ног сапоги, Степан любовался им. Другим стал Василий, изменился очень: возмужал, повзрослел.

Брат прошелся по избе и принялся выгружать содержимое своего чемодана. Степан подбросил в печь несколько поленьев и стал накрывать на стол, слушая в пол-уха, что говорил Василий, и, часто перебивая его предположениями о странной и страшной кончине отца:

— Вот так вот, братуха… Теперь мы с тобой круглые сироты. Как есть, вдвоем остались на свете белом, — вздыхал Степан, раскладывая на тарелки продукты. — А тебя я целую вечность не видал. Оно понятно: занят ты не в меру, человек военный, но хоть бы раз в год писульку отписывал. Жив, мол, и здоров. Трудно, что ль?

Не дожидаясь ответа, он тут же пригласил к столу.

— Ты как, надолго?

— Нет, послезавтра еду в Москву за назначением, — Василий откупорил бутылку и разлил водку по стаканам.

— Куда, ежели не секрет?

— На Дальний Восток, — улыбнулся брат.

— Вот, значит, как. А кем же ты будешь?

— Политруком бригады.

— Ишь ты!

— Растем, как видишь.

Степан расправил плечи и внимательно присмотрелся к брату: холеное, благородное лицо, будто Василий не казачьего роду-племени, а из дворянской семьи, глаза голубые бездонные…

— Растешь, значит, братуха, хвалю! — сказал Степан, ставя на стол опустевший стакан. — Только вот уезжаешь к чертям на кулички. Теперь, когда свидимся, и предположить невозможно.

— Ничего, свидимся, — улыбнулся Василий. — Дальневосточным военнослужащим большие отпуска полагаются, так что…

Они снова выпили и закусили тушенкой из чемодана брата.

— А ты что, не мог попроситься куда поближе? — закуривая папиросу, спросил Степан.

— Нет. Здесь, как ты говоришь, «поближе», мне бы такой должности не предложили!

— Ну-ну-ну, — с уважением воскликнул Степан. — Отец всегда говорил, что толк из тебя выйдет, и я с ним был согласен. Способный ты, Васька!

— Ну а ты про себя что-нибудь расскажешь? По лицу вижу, несладко тебе живется, братишка?

— Про меня тебе слушать неинтересно будет, — заупрямился Степан. — Все та же собачья работа в ОГПУ. Крутимся-крутимся, а результат…. Жена с детьми уже привыкли без меня обходиться. Ночью прихожу, ночью ухожу.

— Теперь про отца расскажи, — сменил неожиданно тему Василий. — Хотелось бы послушать, как все случилось, и узнать твою точку зрения на этот счет. До утра времени много, а как рассветет, на кладбище сходим.

Степан задумался.

— Даже не знаю, с чего начать-то. Прискакал ночью в село верховой в форме нашего сотрудника. Сторож указал ему избу отца… А вот что здесь случилось, остается только догадываться.

— И что, какими версиями располагает следствие?

— Никакими, — вздохнув, признался Степан. — Убил отца предположительно так называемый вор в законе по кличке Купец. Он уже два года в бегах числится. Форма на нем, скорее всего, с убитого конвоира… Только вот что его с отцом нашим связывать могло, ей-богу, не пойму!

— Та-а-ак, это уже кое-что. А как зовут Купца беглого? — поинтересовался Василий, вытягивая из пачки папиросу. — Имя у него какое-то человеческое есть?

— По розыскным сводкам значится как Василий Носов. Уголовник с большим стажем, но…

— Стоп! — перебил его брат оживленным восклицанием. — Я, кажется, тощенький мотивчик нащупал.

Глаза у Степана поползли на лоб.

— Ты? Ты хочешь сказать, что уловил какую-то связь между отцом и предполагаемым убийцей?

— Хорошо бы, если так оно и было, — сказал озабоченно Василий, закуривая и делая глубокую затяжку. — Не знаю, как ты, а я точно помню фамилию Носов и имя Василий! Когда-то давно отец нам с тобой рассказывал про секту скопцов. Вот тогда и прозвучало имя — Васька Носов! Этого мальчугана обманом и посулами затянул в секту дядя, где его и кастрировали безжалостно.