– Из таких же самых, – подтверждаю я.

– То есть там внутри люди? – с трогательной наивностью спрашивает он, легонько постучав по стенке криостата.

– Да. Отдельно, в верхней части, при температуре минус 190 градусов по Цельсию, хранится голова.

Рон снимает шляпу, видимо, из уважения.

– Райан, объясните-ка мне, вы все-таки врач. Их туда запихивают уже мертвыми, да?

– Юридически мертвыми.

– Что значит «юридически?»

– То, что ваша жена вправе тратить все ваши деньги.

– Она их прекрасно тратила и при живом мне, – хмыкает Рон.

– Что такое, по-вашему, смерть?

– Не делайте из меня идиота. Мертвый значит мертвый.

– Не все так просто, Рон. Тут возникает большая проблема, и решение у нее не очень приятное. С медицинской и юридической точки зрения смерть регистрируется в момент остановки сердца. Ваше сердце больше не бьется. Дыхание замерло. Но мозг по-прежнему жив! Он еще просуществует примерно минут пять. В редких случаях минут десять-пятнадцать. Мозг погибает от нехватки кислорода. Это живая ткань, как и любой орган тела. И возможно, перед тем, как угаснуть самому, мозг понимает, что мы умерли.

– Ну ни хрена себе! – Рон потрясен. – Вы серьезно?!

– Абсолютно.

– Выходит, когда я умру, то буду об этом знать, как и о том, что с этим ничего не поделаешь?

– Весьма вероятно. Мне очень жаль, – отвечаю я.

– Да уж, – сникает Рон.

– Но в «Alcor» смерть рассматривают не как событие, а как процесс, – пытаюсь подбодрить его я. (Наверное, не стоило обсуждать такие вещи.) – Верно, Макс?

– Верно, – отзывается тот. – Видите ли, Рон, если в процессе смерти мозг вовремя подвергнуть криоконсервации, то, вероятно, в будущем сознание умершего человека смогут вернуть в активное состояние.

– Окей! Окей! Я начинаю понимать! – Рон полон энтузиазма. – Но если цель – спасти мозг, на черта возиться с телом? Большинство умирают старыми и больными. И что же, их так и вернут дряхлыми калеками?

– Теоретически смарт-медицина будущего шагнет так далеко, что овладеет технологиями обновления и омоложения тела. С другой стороны, возможно, люди станут выращивать или производить новые тела для ранее криосохраненных мозгов. Или, как считает профессор Штейн, в новом мире тела не понадобятся вовсе, – дает пояснение Макс.

– Что-то мне не хочется существовать без тела, – решительно возражает Рон.

– Вот, взгляните, Рон. – Макс подводит его к небольшим криостатам. – Эти сосуды Дьюара гораздо меньше. Здесь мы храним головы.

– Только головы?

– Только головы.

– А как же вы их… отрубаете, что ли?

– Цефало-, или нейросепарация, проводится методом хирургического рассечения позвоночного столба в районе шестого шейного позвонка[77].

– Ух ты! – восхищенно выдыхает Рон. – Наверное, такое доверяют только лучшим хирургам?

– Ерунда, справится рядовой ветеринар, – зачем-то говорю я. (Как можно так издеваться над человеком?)

– Ветеринар?! – возмущается Рон. Я прямо вижу восклицательные знаки, вылетающие из его рта.

– Почему нет? Самые передовые достижения в витрификации впервые были зафиксированы на кроликах.

– Я не позволю какому-то криворукому ветеринару отпилить мне башку! Когда моему бедному Симбе делают уколы, я и то смотреть не могу!

– Вам и не придется смотреть, – заверяю я.

– А что будет с моим телом?

– Ваши родственники смогут его кремировать.

– Скажите, Макс, а волосы им сбривают? – спрашивает Рон, не отрывая глаз от криостатов с головами.

– Мы учитываем индивидуальные пожелания, – деликатно говорит тот.

– Забавно. В Уэльсе у меня есть фабрика по производству голов для моих секс-роботов. В каком-то смысле мы с вами занимаемся одним делом, – улыбается Рон. – Надо открыть филиал «Alcor» в Уэльсе. В связи с Брекзитом там сейчас можно получить неплохой грант на развитие бизнеса! Когда европейские миллионы закончатся, в Уэльсе будет нечего делать. Вам дадут налоговые льготы, складские помещения, бесплатные морозилки, лед, может, даже ветеринаров. Все что угодно. Вы не думали развивать франшизу?

– На сегодняшний день в мире существует четыре крионических компании: в США и в России, – поясняет Макс.

– Только четыре? – недоумевает Рон. – Это же отличная рыночная ниша!

– И еще какая, – киваю я. – Ежегодно в мире умирает 55 миллионов человек.

Впечатленный цифрой, Рон заявляет:

– Вот и у нас постоянно исчезают клиенты из плана подписки. Пытаемся связаться, а человек, оказывается, умер.

– У нас тоже имеется план подписки, – говорит Макс.

– Правда, ваша клиентура помирает как раз по плану, да? – весело подмигивает Рон. – За это они и платят.

Он бродит по залу со шляпой в руке. На Рона свалилось слишком много информации, и ее обработка подтормаживает.

– А если вырубается электричество? Что тогда? В Уэльсе такое часто бывает. Обычно в вечернее время, по четвергам. Бац! И света нет.

– В сосудах Дьюара настолько низкая температура, что временная потеря электроэнергии нестрашна. Вплоть до нескольких недель, – объясняет Макс.

– А если начнется ядерная война? – допытывается Рон.

– Полагаю, что тогда на повестке дня будут несколько иные вопросы, – терпеливо отвечает Макс.

– Здравая мысль! – улыбается Рон. Наконец, его мозг снова заработал на привычной скорости, и наш ковбой выдает: – Так вы говорили, Райан, что ежегодно умирают 55 миллионов человек?

– Да.

– Нам же не надо, чтобы все они воскресли, верно?

Примечание автора: ЭТО САМАЯ ГЛУБОКАЯ МЫСЛЬ ИЗ ВСЕХ, КОГДА-ЛИБО ВЫСКАЗАННЫХ РОНОМ.

– Я имею в виду, где вы проводите границу? Убийцы, педофилы, мелкое хулиганье, чокнутые, тот бразильский дядька Болсонару? А если бы у вас тут оказалась голова Гитлера? Разморозили бы? И потом есть просто жуткие зануды. Куда их всех? Планета ведь не резиновая.

– К тому времени, когда разработают соответствующие технологии, мы уже будем вовсю колонизировать космос, – уверяет Макс.

– А Дональд Трамп намерен замораживать свою голову? – интересуется Рон.

– Дело в том, что на момент клинической смерти мозг должен полностью функционировать, – поясняет Макс.

– Надо будет заморозить у вас маму. Ей бы понравилось жить на какой-нибудь звезде, – мечтательно произносит Рон.