– Гуда, наверное, уже нет в живых? – грустно спрашиваю я.

– Он скончался в 2009-м, в 92 года.

– У него есть дети?

– Джек так и не женился.

Неожиданно раздается жуткий звук, будто в комнату на полной скорости мчится поезд метро. Все вокруг дрожит.

– Какого черта?! – в ужасе восклицаю я.

– Это заработали мощные насосы. Они поддерживают бункер в сухости. Иначе сюда хлынула бы вода из реки Эруэлл и старых затопленных туннелей для перевозки угля, которые напоминают подземный город под настоящим городом. Не волнуйся, мы в безопасности.

Я вовсе не чувствую себя в безопасности, впрочем, как и всегда рядом с Виктором. Общаясь с ним, я ощущаю возбуждение, увлеченность, но только не безопасность.

– Куда ведет твой рассказ? – не выдерживаю я.

– В Аризону, в компанию «Alcor».

– «Alcor»?

– Помнишь, когда мы с тобой там встретились, я сказал, что приехал повидаться с другом?

– Давай-ка поподробнее! – требую я.

Над нами раздается грохот невидимых насосов.

– То, что я сейчас расскажу, нигде не значится и никому не известно. Надеюсь, тебе можно доверять? – уточняет Виктор.

– Вообще-то, ты со мной спишь, – обижаюсь я.

– А ты со мной – и при этом не доверяешь.

Я молчу, и Виктору становится стыдно за свои резкие слова.

– Думаю, что в этом вопросе мы можем доверять друг другу, – наконец, говорю я.

– Отлично, – кивает он. – Тогда слушай. Перед смертью Джек попросил меня сохранить его голову.

– Голову?

– Да. Чтобы однажды мы смогли оживить его сознание.

– И его голову сейчас хранит «Alcor»?

– Верно. Джек много вложил в разработку искусственного интеллекта, рассуждал о криоконсервации, хотя и не верил в нее. В любом случае он ничего не терял. И тогда мы заключили соглашение. Джек мечтал попасть в новый мир.

– В мир, которого пока нет. Технологию размораживания еще не изобрели, – напоминаю я.

– И все же мы обязаны попробовать.

– Что именно попробовать?

– Я собираюсь отсканировать мозг Джека.

На потолке мигает неоновая лампа. Вспышки света выделяют на застывшем лице Виктора пронзительно-синие глаза.

– Медицинская этика запрещает проводить эксперименты над человеческим мозгом, – говорит он. – Технология сканирования настолько инвазивна, что может привести к летальному исходу. А если пациент в любом случае обречен? Неизлечимо больной приносит жертву во имя прогресса человечества. Почему я не могу работать с этим мозгом? Или, например, маньяк, ожидающий смертной казни, мог бы получить последний шанс послужить благому делу. Я бы отсканировал его мозг. Ну, погибнет он. Невелика потеря.

– Виктор, замолчи!

– Потери и неудачи будут всегда. Подобные эксперименты наверняка уже тайно ведут в других странах. Там, где цена человеческой жизни невелика. И если технологии, не дай бог, попадут не в те руки… В Китае уже модифицировали человеческий эмбрион! Без какого-либо контроля и протокола. Неужели ты не понимаешь, что они работают и над другими проектами!

– Это безумие!

– А что, по-твоему, здраво, Рай? Бедность? Болезни? Глобальное потепление? Терроризм? Деспотия? Ядерное оружие? Чудовищное неравенство? Сексизм? Ксенофобия? – Виктор выплевывает каждое слово, нервно шагая взад-вперед. Словно в клетке, он томится в собственном теле. Словно в ловушке, заперт в настоящем.

Усилием воли Виктор успокаивается.

– «Alcor» выдаст голову только в сопровождении врача. Съезди к ним и привези мне Джека. Сюда, в лабораторию.

– Виктор, я не смогу.

– Конечно, сможешь. Все легально. Необходимые документы я тебе дам.

Он придвигается ближе, но я отворачиваюсь.

– Так вот почему ты тогда заговорил со мной? Быстро смекнул, как я могу пригодиться? То есть весь этот долгий фарс был ради головы Джека? Сначала мне отводилась роль расхитителя гробниц, а теперь я еще и Харон-паромщик, который привезет мертвеца? – кричу я.

– Рай, я тебя не использую. – Виктор смотрит на меня в упор. – Пожалуйста, пойми.

– Мне почему-то так не кажется!

– Как тебя переубедить?

– Давай выйдем отсюда.

Виктор мгновенно меняется. Передо мной снова обычный человек. Лихорадочный блеск в глазах потух, лицо расслаблено. Он улыбается мне, снимая с вешалки наши плащи. Обычные действия. Обычная жизнь. Скорее на свежий воздух, вон из мрачного царства стекла и бетона. Подальше от ярких ламп и глубоких теней. От компьютеров. От жуткого звука насосов и давящей толщи воды. Длинные коридоры, линолеумный пол, лестница. Вверх! Вверх! Я считаю про себя ступени, чувствую, как меняется воздух. Я будто возвращаюсь из преисподней.

Наконец, мы на поверхности. Идет дождь, люди спешат с работы домой. Виктор запирает калитку, словно мы побывали на одной из столь любимых обывателями экскурсий вроде «Что скрывается под городом?» и не более того. Прохожие заняты своими делами, никто не обращает на нас внимания, словно мы невидимки. А может, мы и есть невидимки? Виктор спокойно идет рядом, его руки в карманах плаща придерживают расстегнутые полы вместе.

На углу мне нужно поворачивать в сторону вокзала. Я колеблюсь, и Виктор мгновенно замечает мою нерешительность. Если бы знать тогда, что следует попрощаться и уйти…

– У тебя вечером поезд, я знаю, но, может, все-таки останешься? – просит он. – Поедешь утром? Мне и самому завтра рано вставать.

Я невольно замедляю шаг, пытаясь обдумать предложение. Мне не хватает уверенности Виктора, хотелось бы чувствовать себя свободнее и легче. Мне нужно повернуть за угол и отправиться на вокзал, чтобы сесть на поезд. Но я уже знаю, что не сделаю этого. Мимо, грохоча по железным рельсам, проезжает трамвай. Виктор резко отшатывается назад. На долю секунды я вдруг представляю, что он не успевает отскочить, и мое сердце чуть не выскакивает из груди.

– Я слишком разоткровенничался, – с сожалением говорит он, глядя прямо перед собой.

В голове вихрем проносятся мысли, но я молчу. Понимаю, каково это – сказать слишком много или слишком мало. Сколько нужно рассказывать, когда остановиться? У меня обычно все заканчивается фразами: «Я не это имею в виду» или «Я имею в виду совершенно другое». Я никогда не знаю точно, с чем справлюсь, а с чем нет, поэтому уверенный человек для меня практически оракул. Виктор всегда уверен. Он снимает с меня тяжкий груз ответственности. Другое дело, выдержу ли я бремя его самого…

– Прости. – Виктор кладет мне руку на плечо. – Давай просто полежим вместе. Забудь, что я говорил. Забудь обо всем.

И вот мы уже вместе переходим улицу, идем своим путем в потоке времени. Виктор живет на верхнем этаже бывшего склада. Стальные колонны, голый кирпич, длинные окна. В квартире чисто и аккуратно, как в операционной. Цветовая гамма в основном серо-коричневая, посредине, словно огромное пятно крови, лежит красный ковер. В спальне большая кровать, окно выходит на колокольню. По словам Виктора, колокол там сохранился, но он никогда не звонит.