— Я не помню наизусть! — ответила ему с испугу на повышенном тоне. — Но однажды подвозила ее до дома, знаю только визуально.

Никита встал, выслушал какие-то указания от Глеба, а потом отбил звонок и скомандовал:

— Поехали.

Меня затрусило.

— Куда? Да что случилось?!

— Как я понял, Романов дал Журе наводку — что эта женщина виновата в смерти Оли. И, кажется, он поехал к ней.

— О, черт! — выпалила я, прежде чем подорваться с места.

Да если Стас поехал к ней — он же ее сейчас убьет…

***

Сидя в машине, Стас буровил взглядом угловой подъезд многоэтажного дома, в котором жила «убийца» его жены. А внутри бурлила такая агония, что хотелось кричать… бежать, убивать — делать хоть что-то. Дрожь в теле даже не собиралась утихать, превратившись в какую-то беспрерывную вибрацию, будто звенел каждый натянутый нерв. И все потому, что не мог принять истинную причину, по которой его Оли больше нет рядом. Что это всего лишь какая-то… ошибка — человеческая ошибка, чьих-то конкретных рук.

Да это какое-то… дерьмо собачье!

Это так больно, что из глаз катились тихие слезы, которые размазывал по лицу. Это такое гадкое ощущение бессилия, что хотелось выть. И такая бешеная злость, которая затмевала собой абсолютно все. Рядом с ним на соседнем сиденье лежала раскрытая черная папка, из которой на него смотрели два лица — Оли и врачихи, а в руках — черный пистолет ПМ и второй косяк, который достал из заначки в подлокотнике. И плевать, что сорвался, хотя бы в этом. Стас даже не понимал, почему все еще сидит на месте, почему медлит. Он словно лишь задним местом ощущал какой-то подвох. О, Романов сделал все красиво — на тебе и информацию, и фотографию цели и адрес ее проживания. Ему оставалось только пойти на поводу у эмоций, чтобы совершить свою сладкую месть. Да хотя бы подойти, заглянуть в глаза и спросить — за что?! Всего лишь выйти из машины, подняться на четвертый этаж, позвонить в дверь и спросить некую тварь, которая забрала любимую не только не у него, но и мать у дочери.

Черт! Да он просто отвратительный папаша. Много ли хорошего сможет дать маленькой девочке обдолбанный неврастеник? Еще и Барс, сука, ведь все знал и наверняка уже проверил информацию сто-пятьсот раз. Сейчас даже не было сомнений, после реакции «друга», что Романов не подкинул ему какую-то липу. И что теперь?.. Всего лишь выйти из машины…

Да только, пока он думал, открылась подъездная дверь. И пусть не в первый раз, но зато именно в этот — на улицу вышла та самая врачиха. Стас замер, ощущая, как внутри поднимается настоящая буря, и как под ее натиском неукротимо начинает звереть. Потому что эта гадина — она шла и улыбалась, разговаривая с кем-то по телефону. Да как она вообще смеет радоваться жизни, когда еще совсем недавно отобрала ту у другого человека? Как вообще смеет дышать после этого? Внутри у Станислава взорвался такой протест, что нервы замкнуло. И когда на дорожке эта гадина повернула в противоположную от него сторону, он перестал о чем-то думать.

Схватив ПМ, Стас открыл дверь и вышел из машины. Перед глазами цель и ничего вокруг. Быстрым шагом и только вперед. Подходя со спины, схватил за плечо и резко развернул к себе. В глазах напротив чистый испуг, стремительно перетекающий в панику.

— О, Боже, кто вы? Что вам нужно?

Схватив ее за ворот, Стас притянул к себе и прорычал в противное лицо:

— Я — муж Ольги Журовой, смекаешь?

— О, ох… — залепетала та. — О, Боже…

Она заметно побледнела, оседая вниз. А когда заметила пистолет — нервно всхлипнула, закрывая ладонью дрожащие губы. А Стас смотрел в ее лицо, и самого трясло от гнева. Даже когда та опустилась на колени и начла оправдываться со слезами на глазах:

— Я… я не хотела… их было несколько, этих рожениц, и сразу в одну ночь, как сговорились, а у меня вторая смена без отдыха. Я все бегаю-бегаю, а у Журовой матка не раскрывается, что мы только не делали. А она уже орет, вся в истерике. Мы ее кесарить, а она же не одна такая. А потом… столько крови… еще и дозировку перепутала…

Едва это услышав, Стас нахмурился, поднял пистолет, ткнув гадине в лоб, и выдохнул:

— Что?..

Не хотела? Перепутала? Да о чем она вообще? Разве можно нести такую чушь в свое оправдание, когда кто-то умирает из-за твоей ошибки?

— Прости-и-и… — завыла женщина, — Я не хотела… прости-и-и меня…

Забавно, что за все свои лютые девяностые он ни разу никого не убил: ни специально, ни случайно, никак. Ранил — да, неоднократно. Но еще никогда ему не хотелось с такой силой нажать на курок. Ведь это было бы честно и более чем логично по его мнению. Это как совершить естественный цикл. Раз гадина забрала жизнь у Оли, он — заберет ее. Ничего сложного. А он все равно стоял и не торопился, чувствуя на щеках мокрые дорожки. Потому что ощущал — смерть этой женщины не вернет Олю и не принесет ему ни капли утешения. Ведь перед ним на коленях стояла какая-то убогая, уродливая тварь, которая всего лишь что-то там… перепутала.

Но не к черту ли?! Разве ему есть что терять? Разве осталось хоть что-то?

Да только, пока он медлил, впав в какую-то эмоциональную кому, на него со стороны налетел настоящий вихрь.

— Стас! — выпалила ему в лицо Аня, появляясь перед самым носом и отталкивая руку с пистолетом в сторону. — Не надо, пожалуйста, не делай этого…

Тут еще сбоку подлетел Шустрый и начал отбирать у него пистолет. Это возмутило, заставляя сильнее вцепиться в ПМ. Но когда Станислав попытался одарить парня предупреждающим взглядом, Аня обхватила его лицо ладонями и повернула обратно к себе.

— Стас, посмотри на меня… пожалуйста, пойдем со мной. Не надо этого делать, Стас, прошу тебя…

Вдруг и Сизов нарисовался:

— Все, Жур, хватит. Это ничего не изменит. Пойдем с нами.

Еще и Аня начала целовать его по всему лицу. Такая настойчивая, красивая, нежная… И он все-таки сдался. Он позволил ей себя увести и залез в знакомую машину на заднее сиденье, сразу упираясь взглядом в морду Барса, который сидел за рулем. И этому придурку хватило ума промолчать, лишь опустил глаза, отвернулся и нажал на газ. В это время в его тачку, которую даже не глушил, уже запрыгивал Сизов. Да они удирали, как с места преступления, которое он так и не совершил. Только вот… легче от этого тоже не становилось.

***

Вот опять Станислав испытывает пределы моего страха. Казалось, мы успели в самый последний момент. Еще секунда — и уже ничего не исправить. Стас был на грани. Увидев его посреди улицы с пистолетом в руке, под дулом которого стояла Дроздова — я думала все, беды не избежать. Меня до сих пор колотило. А Стас был так напряжен и все еще держал в руке свой пистолет, что я невольно побаивалась каждый его жест. Вот он покачал головой каким-то своим мыслям, глядя в окно и прикасаясь ладонью к плотно сжатым губам. Вот подался чуть вперед и протяжно выдохнул. А вот повернул голову и посмотрел мне в глаза долгим, тяжелым взглядом.