Но, даже предположив, что слово «ma'at» – ключ к пониманию искусства Амарны, мы еще должны научиться пользоваться этим ключом. Шефер видел в искусстве Амарны рост эмоционального содержания, экспрессию – пожалуйста, не спутайте это с экспрессионизмом – в выражении чувств. Фрэнкфорт признавал эту экспрессию, но считал ее производным элементом от «ma'at» в значении «искренность», которая требовала буквального отражение реальности.

Оба этих толкования оставляют у меня чувство неудовлетворенности – но я больше склоняюсь к мнению Шефера, поскольку в действительности искусство Амарны никогда не бросало вызова основным канонам официального искусства. При всей гротескности форм и необычности поз используются и старые формы и старые позы. Скульптуры более гибки и более округлы, но они по-прежнему имеют строго фронтальный вид и, несмотря на всю обманчивость изогнутых линий, вытянуты по оси вверх и вниз. Живопись и рельефы представляют человеческие тела во все той же знакомой комбинации вида спереди и вида сбоку, дом и дворец изображены в том же смещении вида спереди и вида сверху. Конечно, придворные художники привыкли работать именно в таком стиле, и большинство из них, видимо, считало для себя невозможным что-то менять, но я не могу отделаться от впечатления – особенно помня о ранних, хотя и редких попытках отойти от требований канона, что одаренные молодые художники желали точнее отразить видимую ими реальность – если, конечно, царь позволял им это. Без сомнения, Эхнатон хотел видеть что-то отличающееся от старого формального стиля – но что именно он хотел, мы не сможем уяснить, пока не узнаем больше об этом человеке и его времени.

Искусство Амарны может показаться современному человеку менее эстетичным, чем канонический стиль. Животные и растения выглядят лучше благодаря предоставленной художнику большей свободе, человеческие фигуры, по-прежнему лишенные перспективы, к тому же изображаются неприкрашенными, что лишает изящества и мужчин и женщин. Две маленькие царевны из Амарны, изображения которых часто приводят в книгах и которыми принято восхищаться, на самом деле настоящие страшилища. Их тела как будто лишены костей, а руки и ноги на вид слабенькие, словно резиновые. Безволосые головы вызывают в памяти инопланетян из романов Герберта Уэллса. Впрочем, если правы те, кто считает, что на рисунке изображены дети, то рисунок не кажется столь уж неудачным. Как и большинство художников, в том числе и греческих, египтяне изображали детей как миниатюрных взрослых. Однако пропорции у детей иные – голова больше, а животы выпирают. Но на многих рельефах Амарны все люди выглядят как дети, поскольку при Эхнатоне было принято изображать голову в увеличенном виде, а основательный животик Эхнатона вынудил его раболепного придворного художника придать и прочим фигурам несколько детский вид. Царевны из Амарны не были детьми, это взрослые женщины, неестественный вид им придал художник. Я должна завершить свою обличительную речь по поводу этих двух царевен откровенным признанием, что это – одна из моих любимых египетских картин. У меня есть большая репродукция в цвете, и я не могу повесить ее на стену по единственной причине: мои домашние ее не выносят. Как в живописи, так и в скульптуре искусство Амарны – несмотря на всю свою кратковременность – прошло несколько ступеней развития. Смягчение правил началось еще до правления Эхнатона – одна из статуй его отца, Аменхотепа III, изображает дряблое тучное тело, облаченное в тонкое плиссированное одеяние, под которым угадывается очень некрасивая фигура. Эта небольшая статуя, возможно, была первой попыткой на пути к изображению реальности; она показывает тело (голова, к сожалению, отсутствует) немолодого человека, который прожил жизнь чересчур бурно. К первым годам правления Эхнатона «искренность» превратила произведения искусства в нечто похожее на карикатуры. Наиболее ярким примером служит группа огромных статуй, которые Эхнатон предназначил для храма в Фивах. Лица скульптур неестественно удлинены, подбородок свисает, улыбка выглядит тревожной; тело словно поражено болезнью, дошедшей до кульминации. При всей своей уродливости эти статуи удивительно западают в память – некоторым они кажутся образцами великого искусства. Возможно, причина, по которой большинство египтологов находит эти статуи карикатурными, заключается в том, что они имеют формы, предписанные изображением Осириса, и грубое нарушение традиционных черт почти причиняет боль глазу, привыкшему к классическому, священному образу бога.

Как мы знаем, Эхнатон решил отряхнуть пыль Фив со своих сандалий и воздвигнуть в пустынном месте новую столицу, где он мог бы без помех поклоняться своему нежно любимому богу Атону. Здесь, в Амарне, сохранились несомненные шедевры искусства, красивые и лишенные крайностей более ранних попыток. Телль-эль-Амарну раскапывало несколько групп, но самый потрясающий древний предмет из Амарны был обнаружен Людвигом Борхардтом, работавшим по поручению «Немецкого восточного общества» («потрясающий» не значит «самый важный»; на последнее определение могут претендовать письма из Амарны). Борхардт обнаружил этот предмет в куче мусора, на месте которого была когда-то мастерская скульптора по имени Тутмос.

Тутмос жил и работал в одном здании. Возможно, он использовал одну и ту же комнату и в качестве склада, и для демонстрации своих творений. Когда Эхнатон скончался, скульптор продолжал жить на прежнем месте – обитатели же города через несколько лет начали постепенно уезжать. Поначалу горожане думали, что их отъезд обратно в Фивы носит временный характер. Они отправлялись следом за придворными, запирали дома и брали с собой только личные вещи. Позднее стало ясно, что с существованием города, посвященного Эхнатоном своему любимому богу, последователи Амона-Ра никогда не смирятся. Тогда некоторые из домовладельцев вернулись в Амарну и забрали из домов все – даже дверные рамы и колонны, чтобы использовать их в новых домах в Фивах. Некоторые богатые дома, по всей видимости, были ограблены – на месте города обнаружено очень мало мебели, ювелирных украшений и личных вещей. Но по какой-то причине в мастерской Тутмоса осталось в неприкосновенности немало ценных предметов. Немецкие археологи высказали предположение, что Тутмос собрал свои невостребованные и незавершенные скульптуры, после чего запер дверь и уехал.

Среди оставленных им скульптур был великолепный бюст царицы Нефертити, который в наши дни воспроизведен буквально на любом материале – от ткани до почтовой открытки. Царица действительно прекрасна – с длинной, изогнутой шеей, легкой улыбкой, краски делают ее лицо живым. Когда бюст впервые появился в Берлинском музее, он вызвал дружное восхищение во всем мире. Только один голос не выражал этого чувства, и принадлежал он египетскому правительству, которое задало вопрос: «Как она туда попала?»

Еще со времен Мариета в Египте существовали строгие законы, регулирующие вывоз древностей за границу. Иностранные археологические экспедиции обязаны были после окончания работ предъявлять все находки инспектору из Отдела древностей. Инспектор отбирал часть находок, а экспедиция могла забрать лишь то, что он оставил, если только предварительно не были достигнуты особые соглашения. Общее правило гласило, что египетское правительство будет все уникальные предметы оставлять себе, остальные же делит с изыскателями.